Советский агитплакат времен Советско-финской войны
Леву позвал вышедший к нему на крыльцо боец по фамилии Иванов и сказал, что все кончено. Сначала они с ним занесли в дом лыжи, вещмешки, полушубки, масхалаты, санки, брошенные у входа. Потом боец привел сержанта Когана в комнату, где было очень тепло и было много трупов. Где Леву повело. Горячая и клейкая волна затопила мозг. Он обошел печь, которую видел уже расплывающейся, словно она была сделана из парафина и ее подогревали на горелке. Коган еще умудрился разглядеть высокого добровольца с блатными замашками, который разрезал веревки на ногах какого-то человека. Лева прислонился к печи и сполз по ней вниз. Его ноги коснулись головы невероятно большого человека, распростертого на полу.
Какое-то время Лева еще плавал на поверхности сна, где-то вдали вспыхивали и гасли, как огни в ночи, чьи-то фразы и слова:
— …Вот свеча, еще свечка, огарок.
— …Проверяй, проверяй…
— …конечно. Тебе хочется спать вместе с мертвецами?
— Глядите, вот еще одна. Тоже спиртягой разит…
— Если переводить на водку, то по бутылке на рыло, не меньше…
— …Отставить!
— …Есть отставить…
— Левка отрубился… Поднять, старшина?
— Не трогай ты его, пусть дрыхнет, обойдемся…
— Да тут чухня полный беспредел творила…
— Свою же снасильничали…
— Товарищ капитан, а что делать с…
Огни удалялись и гасли. Лева понесся вниз, сквозь темно-зеленую толщу, переходящую в беспросветно-черный гущу…
Сержант Коган проснулся отнюдь не самостоятельно. Его растолкали.
— Подъем, товарищ сержант, сегодня не суббота, — хохотнув над своей шуткой, капитан Хромов еще раз для верности потряс Когана за плечо.
Лева разлепил веки и увидел ровные, одинаковой ширины доски бурого цвета с почти неразличимыми щелями между ними. Он приподнялся, прошуршав рукавом фуфайки по стене. Снял очки и протер стекла платком.
Потом восстанавливал в памяти вчерашний день и ночь. Спросонья они проявились не сразу, а постепенно, как снимки на опущенной в ванночку с химикатами фотобумаге. Лева вспомнил все, вплоть до того, что он уснул рядом с огромным человеком, лежавшим на спине раскинув руки. Наверное, он уснул рядом с трупом. Никого и ничего на том месте сейчас не было.
Леве еще предстояло узнать, что этого гиганта вместе с другими, погибшими в ночной схватке, вынесли пока на двор и положили за одним из хуторских сараев. А сегодня им предстоит похоронить их по-зимнему, вырыв могилу в снегу. Леве предстояло узнать многое. О том, что не все финны были убиты. Трое, получив ранения, остались живы. А один так и вовсе сдался целехоньким. Вовремя успел сначала укрыться за перевернутым стулом, а потом поднять руки. Раненых перевязали. Одному из них бинты и йод вряд ли могли помочь. У него была перебита кость, и пуля, судя по всему, тоже застряла в ней. Раненый невыносимо кричал. Леве предстояло узнать, что он не проснулся от этих криков. Выяснится, что не разбудили его и выстрелы.
Леве расскажут, что на появившуюся в комнате женщину пристально не смотрели, отводили взгляды, наверное, потому же, почему в присутствии больного избегают разговоров о болезни. Она молча и бесцельно ходила по комнате. Она перемещалась, передвигалась, кружила и вдруг появилась перед пленными, сжимая в руке пистолет. Финский. Похожий на парабеллум*. Все обернулись на щелчок предохранителя и на раздавшиеся вслед за этим крики на финском и шведском. Восемь выстрелов прогрохотали один за другим, их продолжили пустые щелчки, и наконец брошенное железо стукнуло о пол. После этого женщина ушла из комнаты.
Леве еще предстояло это узнать, а пока он поднялся с пола, потянулся, обошел печь. За столом и рядом с ним находился почти весь отряд. Отсутствовал лыжник Ильинский, но и он вошел в дверь комнаты с охапкой дров. Отсутствовал и боец Иванов, его Лева встретит чуть позже в карауле возле дома. Под подковырки вроде «солдат спит служба идет», «а твой завтрак съели» Лева отправился искать туалет и умывальник.
Перед командиром на столе лежали две карты: наша и финская, найденная в кармане военной куртки двухметрового громилы. Капитан сравнил их еще ночью при свечке. И различий нашел немало. Главное состояло не в указанных и не указанных хуторах, ручьях, высотах, просеках, а в маленькой чернильной точке на одной и ее отсутствию на другой. Утром командир, поднявшийся раньше других с овчинного полушубка, расстеленного на полу и служившего ему постелью, вернулся к картам. Тогда к нему и подсел хозяин.
— Спасибо, — выговорил старик-финн.
— Вы говорите по-русски? — спросил капитан.
— Не харош, — старик угостился из протянутого ему русским командиром портсигара.
Сорок лет назад Ярви, конечно, знал больше русских слов — что выучил во время поездок в Петербург. Но это было так давно. И как ни напрягал он стариковскую память, припомнил от силы два десятка, с помощью которых никак не смог бы объяснить то, что хотел. А хотел Ярви отблагодарить русских за спасение жизни его дочери. Как отблагодарить? Как спасли они жизнь финской женщины, так дать шанс на спасение жизней русских мужчин. Ярви не забыл, о чем говорили ему эти выродки финского народа во время первого прихода — об окруженной и уничтожаемой в хорошо знакомом ему поселке русской танковой мотти. Ярви помнит, эти говорили «разгром — вопрос дней».
Ярви начал с того, что подвинул к себе карту, долго вникал в нее, изучал, а потом показал русскому командиру, населенный пункт в тридцати километрах от его хутора.
— Котллиярво, — сказал он. — Плох. Вы. — Ярви показал на русского командира. Потом так и изъяснялся. Русское слово, жест, карта, рисунки в блокноте командира.
Да, чего не достает их отряду, так это переводчика с финского. Но капитан в конце концов понял, о чем пытается сообщить ему старик-хуторянин. Другое дело, он не знал верить или не верить. Может быть, трагедия, ворвавшаяся этой ночью в его дом, подавило чувство ненависти к русским захватчикам, кем он не может нас не считать. А, может, он думает, что мы такие же, как и вломившиеся к нему шюцкоровцы (капитан узнал по знакам отличия принадлежность к хорошо известной ему организации), и ждать от нас можно того же. Поэтому хочет отправить нас подальше, а то и нарядить нас в ловушку. Впрочем, стоит приглядеться к этому старику, попытаться угадать, что у него на уме. И спросить всех, а первых Зотова и Хромова. Если кто-то и мог слышать об этом населенном пункте, то в первую очередь кто-то из них. А потом уже будем думать. Сейчас же на повестке чернильная точка на карте.
Точка занимала квадратный миллиметр среди нанесенного на прочную бумагу зеленым цветом лесного массива. Вдали от дорог и просек, поблизости от безымянного ручья и небольшого болотца, в десяти с половиной километрах от хутора. Место, где нужно ждать самолет? Если верить финской карте, а она топографическая, крупномасштабная, то отмеченное место не открытое, не для встречи самолета. Значит, схрон? Вот это и следует прояснить.
