— И как? — выдавил Василий, слушавший до того командира с открытым ртом.
— Ночью. Днем заметят издалека, с какой бы стороны мы не зашли, позиция, ничего не скажешь, у них превосходная.
— Ночью, особо если лунная будет, тоже хорошо видать.
— Да, ты прав. Но какого черта им скажи на территории дружественной страны, когда все вокруг принимают вас за археологов, выставлять часовых? Хотя не исключено. Но пробовать подобраться будем.
— А если в открытую? Мол, мы на работу, пришли наниматься.
— Думал уже. Закончится ничем. Нас сразу отошьют. И что? Конечно, никто нам не помешает осматривать старинный замок, но глаз с нас не спустят, можешь не сомневаться. Ну, говори, говори, не мучай себя?
Руины Замковой горы
Капитан заметил, что Василий порывается что-то сказать, но на полпути ко рту слова задерживает.
— Това… Борис Аркадьевич, а если…
Он замолчал, наморщив лоб.
— Ну?
— Эх. Если… мы не найдем ничего такого… То ведь получится ошибка. Как тогда? Ведь на заставу не вернешься. Потому что за нами приедет один из тех, кто тут живет среди археологов, опознает нас, и что мы сможем сделать, когда вокруг целая застава венгров? Поймают.
— Если я, — капитан выделил интонацией это «я», — просчитался, то мы возвращаемся домой. Больше нам здесь делать будет нечего. За свою ошибку я буду отчитываться и отвечать.
— Я не думаю, что вы ошибетесь, — попробовал успокоить сержант товарища Шепелева. — Может быть, перекусим?
— Давай.
Василий вытащил из-под себя мешок. Их ждала тушенка, хлеб и купленная у Имре-пчеловода баклажка с медовухой.
— Ты говоришь, раньше они набирали в землекопы местных жителей? — задумчиво произнес капитан. — Вот, кстати, и посмотрим, пойдут-поедут ли по домам вечером люди, похожие на местных жителей.
* * *
Никто по домам вечером не пошел. Похоже, не работали местные жители на археологов. Зато любители древностей много ездили на своих автомобилях. Чаще других — на спортивной машине. А по-другому они мало чем выдавали свое присутствие людям, не отрывающим взглядов от Замковой горы. Но очень трудно было разглядеть людей с их позиции, разве только, если те вышли бы из-за стен и показали бы себя. Но не выходили. Определить, сколько же их там всего, возможности не представилось никакой.
Вечер, а за ним и ночь наступили в запланированное природой время. Село, в котором когда-то, надо думать, проживали принадлежащие князю из замка крестьяне, наглядно отходило ко сну. Гасли одно за другим окна. Понять, что делают в столь поздний час археологи было посложнее. Иногда мелькнет какой-то огонек, то ли от фонарика, то ли от открывшегося входа в палатку, и опять ничего, опять темнота на вершине горы. Впрочем, темнота относительная. Как и предыдущая, эта ночь выдалась лунной. Но что вчера радовало и помогало, сегодня огорчало. Однако они не собирались шататься по окрестностям, как черти по болоту, днями и неделями, дожидаясь ночи безлунной.
— Пора, Василий, — дал капитан команду. — Развязываем наши мешочки.
Развязывали не только мешочки, но и тряпицы, в которых было завернуто оружие. Капитан взял с собой, подобрав в оружейных запасах львовского НКВД, свой любимый пистолет, давно уже не табельный маузер. Правда, в модификации 1932 года, так называемую «модель 712» с переводчиком режима огня, позволяющим вести стрельбу очередями. Отсутствовала в вещмешке капитана лишь деревянная кобура-приклад. Маузер, хоть и был тяжел, нравился Шепелеву за точность, надежность и десятипатронный магазин. Пистолетом номер два в его арсенале стал малыш ТК
[38].*
Василий выбрал для себя два ТТ. Что ж, каждый должен пользоваться тем, к чему привык.
Ввинтили запалы в гранаты Ф-1, распределили их по карманам. Василий укрепил на поясе двое ножен с финскими ножами. Забрали запасные магазины для пистолетов. Пустые вещмешки они оставят здесь, спрятав под камень.
Операцию капитан видел в общих чертах, во множестве вариантов. Выбор одного из вариантов и перевод общих черт в конкретные контуры зависел от взгляда с близкого расстояния.
Глядеть вблизи они и отправились.
* * *
Подъем они совершали по самому крутому из склонов, он же был в тот час и самый темный. Тишина стояла жуткая, никак не устраивающая. Потому выводило из себя даже собственное дыхание, которое, казалось, разносится окрест барабанным треском. Развалины, когда поднимаешь к ним взгляд, снизу, в подсветке луны представали эдакой романтической обителью призраков.
Подниматься было нелегко, легко было покатиться под горушку, поэтому они не спешили, тщательно готовя каждый следующий шаг. Тщательно готовить заставляла и тишь. Не дай бог наступить на сучок, неведомым образом откуда-то взявшийся на склоне. А уж про «покатиться» и речи быть не могло.
О терпении капитан Василия предупредил. Терпение больше всего пригодится, когда до вершины будет уже близко и захочется поскорее преодолеть последние метры пути, утвердиться на ровной площадке и отдышаться, и перестать чувствовать себя таким уязвимым.
А когда подошвы срывали с места камушки и пускали их вниз, сердце замирало. Но склон был земляной и камни не стучали друг о друга.
Когда же они наконец коснулись ладонями камней замковой стены, то долго после этого не могли пошевелиться. Впрочем, время их не подгоняло.
Объясняться теперь можно было только жестами. Увидев, что Василий пришел в себя, чувствуя, что и к самому вернулось нормальное сердцебиение, капитан сделал знак — продолжаем. Василий последовал за капитаном, а капитан обогнул стену, возле которой они оказались, и приблизился к разлому, открывающему вид на лагерь археологов. Стояло две палатки. Кроме них имелись еще полевая столовая и кухня. Между палатками громоздилась бесформенная куча, накрытая брезентом. Сложенные ящики, догадался капитан. Бродящих по лагерю часовых в тулупах и с берданками за плечами, а также иных модификаций часовых с их наблюдательного пункта выявить не удалось. Что не значит, будто их нет. «Выждем», жестом показал капитан.
Яму углядел глазастый Василий. Показал в ее сторону пальцем. Да, раскоп или имитация такового, даже лопата воткнута возле нее.
Из палаток свет не пробивался. Полное впечатление — спят люди праведным сном, себя не охраняют.
Что-то мешало капитану сдвинуться с места. Уж больно все мирно и покойно. Собаку даже не могли завести. Впрочем, будь в лагере собака, они бы ее услышали за версту или за две. Но пеленгаторы, встроенные в мозги или в печень, или в гипофиз капитана, пищали, ощущая присутствие на вершине горы какой-то подлой пакости.
