Хватало в жилище дамы Христины и всяческих неисправных приборов. Осциллографы, амперметры, вольтметры, гнутые штативы, чего тут только не было. Капитан сразу удалось опознать в груде металла и коробов радиоприемник ЭЧС экранированный, четырехламповый, с питанием от сети, ремонту не подлежащий. Жаль, что не подлежащий. Не получилось починить и сломанный граммофон.
В поисках занятий «Жох» почистил наган. Потом продолжил осмотр помещения. Найдя толстую книгу с занимательными картинками из жизни вымерших животных и немецким текстом, долго листал ее. Еще обнаружил и отлистал несколько иллюстрированных книг. Особенно долго, не выходя из образа и не без пользы для себя, шелестел страницами какого-то восточного трактата об искусстве любви с цветными рисунками.
А за стенами весь день безостановочно кропил львовскую землю дождь. В их комнате окон не было, но они слышали монотонное постукивание по крыше и карнизам. На кухню, где окно имелось, они решили не выходить, хоть окно и занавешено, но мало ли что. Нечего показывать, что в доме Христины кто-то есть в то время суток, когда там никого не должно быть.
С Кеменем они изредка обменивались малозначительными фразами, но однажды, когда «Жох» посетовал, что вот, дескать, сгнию я тут со скуки за такие неделю-другую, Кемень поинтересовался, что вор собирается делать дальше, есть ли планы. Ну, не вечно же он прятаться собирается, а его не смогут вечно прятать. Потом-то куда? «Жох» ему ответил:
— Куда, говоришь? Куда ни кинься, везде достать могут. Если уж на вновь освобожденных территориях покою нет. Рожу ведь не поменяешь. Легавые бы одни так это ладно, свои отыщут быстрее. Знаешь, как у них дело поставлено! Не хуже, чем у «енкеведе». А то и лучше. В любом селе разыщут, потому как везде есть свой глаз. Через вокзал не пройдешь, там вор на воре. Да и поездом не прокатишься. Фартовых в каждом составе хватает. И из проводников половина наводчиками работает у «чемоданников». Им дадут приметы, кто-нибудь и срисует. В автобусах с трамваями не проедешь, чтоб на щипача не напороться. Просто по улице ходить будешь, как по минному полю. Когда любой босяк тебя признать может. Вот и кумекаю, что в стране жить не дадут. И надо делать ноги с Родины. Попадись я здесь, что мусорам, что деловым — все едино кранты. Весь выбор — пуля или перо. А тут у вас и граница рядом. Вот что я думаю. Смотаться из «эсэсера» я думаю…
Хозяйка пришла в половине шестого, и через полчаса состоялся обед. А в восемь часов в дверь постучали и Христина пошла открывать. Человек пришел один. Кемень вышел ему навстречу из кухни, они пожали друг другу руки. «Вор» встречал гостя, прислонившись к дверному косяку отведенной им комнаты. «Жох» грыз семечки, найденные в сенях, сплевывая в кулек, на который ушел лист какого-то конспекта. Они с незнакомцем пересеклись взглядами и долго ими обшаривали друг друга, как лучами прожекторов. Потом визитер заперся на кухне с Кеменем, и к ним присоединилась Христина.
А капитан вернулся в комнату. Словесный портрет заявившегося типа, если потребуется составлять на него ориентировку, можно дать такой: рост чуть выше среднего, телосложение крепкое, толстая шея, круглое лицо, нос с крупными ноздрями, близко посаженые глаза, рот небольшой, губы узкие, обувь носит сорок четвертого — сорок третьего размера. И еще прибавить — любит ходить с пухлым портфелем под мышкой.
Капитан лег на свою постель. Дверь комнаты он оставил открытой.
«Проверяют сейчас нашего Кеменя на соответствие деталей. Впрочем, основную проверочку моего подельника и меня самого проводили сегодня днем, опираясь на посланную им маляву, которую Христина, уж как-то там поладив со своей работой, доставила на ей известный адресок».
Подпольщики секретничали на кухне без минуты полчаса. Потом капитан услышал топот ног в коридоре. Кемень и вечерний гость, оставивший где-то портфель, вошли к нему в комнату. И увидели «вора» лежащим на постели в одежде, ноги, обутые в сапоги, заброшены на приставленный к кровати стул. Поза отдыхающего от праведных трудов человека: расслаблен, глаза полуприкрыты, правая рука за головой под подушкой.
— Микола, — подошел к постели «вора» и протянул руку вечерний гость.
— Жох, — представился капитан госбезопасности Шепелев. Пожал, приподнявшись, протянутую ладонь и снова принял прежнюю позу.
Микола придвинул к постели еще один стул, предварительно сняв с него банку-пепельницу. Кемень остался стоять.
— Вас ищут по всему городу.
Он говорил с характерным украинским «гыканьем», но хоть по-русски говорил. Устал капитан, общаясь с Кеменем, постигать значение украинских слов. Впрочем, последний не меньше, может быть, устал переводить для себя блатные словечки.
— Ха! Понятно! — воскликнул «Жох».
— Из-за вашего побега с убийствами переворачивают весь город, — в голосе Миколы прозвучал укор.
— А ты, значит, хотел бы, чтоб мы так и сидели в крытке, дожидаясь вышака, — с вызовом ответил «Жох».
В словесный портрет, капитан сделал в уме пометку, можно добавить привычку оглаживать лицо ладонью по щекам к подбородку, словно проверяя, гладко ли выбрит.
— Тебя, между прочим, еще разыскивают твои дружки.
— Это ты от него узнал? — «вор» кивнул на Кеменя.
— Нет, другие люди подтвердили.
«Может, и врет, и нет у него никаких выходов на уголовников. Но только зачем тогда врет? К чему он ведет?» Подумав так, вслух капитан сказал:
— Ты меня на пушку берешь, что ли, не пойму? Мол, я могу твоим корешам адресок забросить, если ты, падла, отсюда не уберешься, так я толкую, а?
— Не так. Тебе из города не выбраться.
— Мне и из крытки было не выбраться. Короче, перележу на дне пару недель, кипеж уляжется, и я умотаю отсюда.
— Нелегко будет и через две недели. А ты, я слышал, хочешь покинуть…
Возникшая пауза, похоже, была вызвана тем, что он не знал, как поименовать страну, в которой они сейчас оба пребывали. (Капитан не знал, что представившийся Миколой про себя называет его государство Красной Жидовией).
— …СССР. Мысль понятная, твои дружки жизни тебе не дадут.
— Это ты все знаешь. А я вот еще не решил, куда податься, — криво усмехнулся «Жох», потом демонстративно зевнул и продолжил: — Вот поваляюсь тут, подумаю. Тебе-то чего, вот в толк не возьму?
— Что-то ты груб.
— Не люблю темнил.
— Кого?
— Когда темнят не люблю.
— Я не темню, господин Леонид. Такое, кажется, у тебя еще имеется имя. Нам спешить некуда, и я не тороплю беседу. Ты лучше скажи, как ты собираешься перейти границу?
— Как люди проходят.
«Хороший разговор идет, — в душе потирал руки капитан госбезопасности, — правильной дорогой движется. И хотя не могу понять, какие планы в отношении вора у них возникли, но какие-то возникли. Иначе к чему эти въедливые расспросы».
