– Миша, чо вчера было-то?! Расскажи, а!
Миша мужественно боролся со вчерашним «хорошо», и рассказывать ему было лень, тем более что тут же надо было бы махать руками, кричать и подпрыгивать, а это было чревато взрывом черепной коробки.
– Ай, да всё нормально было, Борисыч. Чо такова-то?
– Не, ну совсем пиздец, да? Позор на всю жизнь и карьера коню под хвост?
И тут Миша изрёк фразу, от философской глубины которой Марианская впадина впала в депрессию на тринадцать дней:
– Зато будет что вспомнить!
– Ми-и-и-иша-а-а!!! Так я ни-че-го не помню!!!
А в центральный, где сидел хмурый командир, зашёл хмурый Кунгаров. Он прицелился взглядом сначала в меня, потом в Антоныча, потом в дежурного трюмного. Но так как никого из нас вчера на мероприятии не было, то прицелился он вхолостую.
– А вот раньше, – сказал он, плюхаясь в кресло сбоку от командира, – младшие офицеры слушались старших и отдых им не портили! Да, Антоныч?
– Да то оно да, но раньше в реке и рыба такая водилась, что без трусов и не зайдёшь!
– Всё с вами ясно! Ну что, Сан Сеич, а не затеять ли нам приборку по-взрослому?
– А отчего бы и не затеять? Дежурный, стройте экипаж на пирсе, форма одежды – рабочая.
– Так, финисты мои, жаль, что не соколы! – расхаживал командир перед строем на пирсе, в то время как Кунгаров расхаживал перед механиками. – Объявляю большую приборку! С девяти ноль-ноль и пока не заебётесь! Потому что, смотрю я, энергии у вас через край…
– Особенно у механиков! – вставил Кунгаров.
– …и выплеснуть вам её решительно некуда! Поэтому. Получаем у инденданта мыло, ветошь и начинаем всё драить так, как будто в последний бой собираемся! А потом, когда вы заебётесь и начнёте хныкать, мы с товарищем заместителем командира дивизии наденем белые перчатки и пойдём по отсекам! И не дай чёрт где-нибудь мы их запачкаем! Пизда тогда вам будет, товарищи герои невидимого фронта! Но не та, которая женский половой орган, а та, которая военно-морская! С кровью, мозолями и ручьями пота даже из тех мест, которые не потеют у обычных людей и дисциплинированных военнослужащих! Я не спрашиваю, есть ли у вас вопросы. Почему? Потому, что у вас их нет!
Командир подошёл к Кунгарову, который стоял напротив Борисыча:
– Будет что добавить?
Борисыч всем своим видом показывал, что осознаёт всю глубину своей вины. Он даже пытался покраснеть.
– И танцор из тебя, кстати, хуёвый! – ткнул Кунгаров пальцем в Борисыча.
– Тащ капитан первого ранга, прошу разрешения! Это же комплимент вы сейчас сказали! – не выдержал механик.
– Что? Почему?
– Ну… это… как бы…
– А! Точно! Хороший из тебя танцор! Хо-ро-ший! Вот так вот. Нечего мне больше добавить! Чао, бамбино!
– Вольно! Разойдись! – скомандовал командир, и они вдвоём двинулись надевать перчатки.
Нет, всё-таки мне определённо повезло в тот раз, что я стоял дежурным по кораблю!
Сюрприз
Жена командира ракетной боевой части Пелагея Петровна была крайне суровой и интеллигентной женщиной. Настолько интеллигентной, что даже если она говорила «Блядь! Опять!», когда мы приносили её мужа домой с очередного праздника жизни, это звучало крайне интеллигентно. И настолько суровой, что мы слышали эту её фразу с нижнего этажа, потому что прислонив тело её суженого к двери и позвонив, предпочитали бежать. Родом была она из Питера, как и сам Башка (так называли её мужа за то, что он был башковитым по натуре и с большой лысой головой внешне), что и так всем понятно по её имени «Пелагея».
– Башка, – ласково говорила она мужу, провожая его на службу, поправляя галстук и стряхивая пылинки с воротника, – ты в курсе, что завтра праздник?
– Конечно, дорогая!
– Так вот. Не был бы так любезен, дорогой мой супруг, выполнить накануне этого праздника свой супружеский долг и почистить, наконец, унитаз?
– О чём ты, дорогая? Конечно же мог бы!
– Нет, ты не подумай, я ни на что не намекаю, но как бы полгода тебя уже прошу. Сейчас, надеюсь, сюрприз-то ты мне устроишь.
– Сегодня же вечером унитаз будет чист, как горный хрусталь! Не извольте сомневаться, дражайшая Пелагея Петровна!
– А я и не сомневаюсь. Я вообще-то сейчас угрожала и, несмотря на глубокую мою интеллигентность в восьмом поколении, гнев мой будет страшен, ежели что!
– Успокойте ваши нервы, прошу. Всё будет исполнено, мон женераль!
– Ну смотри, Башка! – и Пелагея Петровна хлопнула Башку по заднице, поставив точку в дискуссии.
– Товарищ мичман! Я попросил бы поласковее тут с капитаном второго ранга!
– Иди уже, капитан второго ранга. И это. Я сегодня на службе задержусь: будем праздновать Международный женский день. Так что приду рано – ты ещё спать будешь.
– Может «поздно», ты хотела сказать?
– Ну, если не повезёт, то приду поздно.
А служила Пелагея Петровна в продовольственной службе тыла первой флотилии атомных подводных лодок и была целым мичманом, да. Прибыв на службу и решив не откладывать важного дела в долгий ящик, Башка пошёл к начхиму сразу же после построения. Не потому, что начхим был специалистом по моющим средствам, а потому, что он заведовал противогазами ИП-6. Если вы хотя бы раз в жизни чистили ванну или унитаз регенерацией из регенеративного патрона РП-6, то вы понимаете, что лучше средства в мире не найти ни за какие деньги.
– Меры безопасности помнишь? – уточнил на всякий случай начхим.
– Ну конечно, помню!
– Ну на, спрячь только.
Начхимы – они в основном добрые и всемогущие даже в некоторых ситуациях, но вот чего они точно не могут – так это отказать друзьям. Поэтому, выдавая регенеративные патроны, начхимы всегда говорят: «Осторожно, блядь! Активно выделяет кислород! В туалете потом не курить и проветривать часа два-три, а лучше сутки! Понял? Ну на, спрячь только!»
Прибыв домой, Башка походил по пустой квартире, пощёлкал двумя каналами в телевизоре, на всякий случай полил цветы, поиграл с котом, погулял с собакой, сходил за пивом и, поняв, что дел больше нет, приступил к операции по очистке унитаза.
Вскрыв патрон консервным ножом, Башка обильно насыпал регенерации в унитаз, несколько минут полюбовался, как она там шипит, трещит и плавится, вытер щёткой хилые остатки бактерий и смыл. Потом смыл ещё раз и ещё. Унитаз блестел, сверкал белизной и манил к себе сесть и подумать. А думать Башка любил, за что и назывался Башкой. Взяв сигаретку, Башка уселся на новёхонький унитаз и с чувством выполненного долга закурил. Ну и, конечно же, начал думать о высоких материях, в виде Академии Генерального штаба и перевода на службу в родной Санкт-Петербург. В ногах у Башки уютно мурлыкал кот, который Башку любил, как родного отца, и не отпускал одного даже в туалет, сколько с ним не боролись.
