Представьте себе громоздкую бетонную голову, вознесенную на высокую металлическую, нижним концом врытую в землю трубу. Голова покрашена в коричневый цвет, а труба – белая. Краска на голове потрескалась и шелушится, а на трубе вроде бы держится – сколь бы тщательно ни процарапывали свои автографы любители их оставлять. Две таблички приделаны к трубе; на одной – «В. П. Чкалов», на другой – Звезда Героя и ордена.
Статус монумента отвечает ауре места: этот памятник – нелегал. Незаконный, несанкционированный памятник. Он был воздвигнут на рубеже восьмидесятых-девяностых, в эпоху великой неразберихи, без разрешения властей и каких бы то ни было согласований – исключительно по воле самого скульптора – Ягуба Алибабаевича Имранова, чья мастерская находилась в пятнадцати метрах отсюда (на огороженном пятачке перед окнами на пустырь и сейчас индевеют какие-то гипсовые фигуры, но это уже приватная территория другого ваятеля). Просто Имранов пригнал однажды МАЗ – с подъемным краном, Чкалова зацепили за крюк, торчащий из головы, а дальше дело техники. Охотников помочь с установкой трубы здесь было достаточно – старожилы этот день не забыли. Что касается крюка, он и сейчас торчит из бетонного темени, как напоминание о непростом техническом предприятии.
Останься Имранов жить в Петербурге, он бы, может, позаботился о том, чтобы этот крюк с головы срезали, но – Советский Союз развалился, бардак бардакович восторжествовал на всей территории когда-то великой державы, и отправился скульптор, всю жизнь воспевавший нравственную красоту советских людей, на свою историческую родину – в суверенный Азербайджан, оставив городу Ленина памятник Чкалову. Как завещание.
А может быть, как укор – безумной эпохе.
Если какой из питерских памятников и живет тайной жизнью, так вот в первую очередь – этот. Незаконно, без паспорта. Будучи нелегалом – без регистрации. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, главное из которых – угроза сноса. Власти давно точат зуб на него, хотят ликвидировать, но что-то мешает. Врос! Врос в землю своей монументальной трубой!.. Сдвинь-ка такого…
Удивительный монумент. С точки зрения художественности, тут спорить не о чем. Но есть здесь что-то другое, может быть, более ценное. Интенция жеста. Посыл. – А вот так – и никаких разговоров!.. Воля быть, противостоять, состояться. Стоическим нонконформизмом веет от этой грубой и предельно откровенной работы, при том что в советские времена она б не воспринималась иначе, как сверхконъюнктурная. Сегодня же это зримый протест. Сегодня Чкалов-на-трубе – это вызов гламуру, официозу, и монтажный крюк на темени тут как нельзя к месту. Необходимость прятаться за ларьками и оставаться самим собой придает памятнику дополнительный драматизм, а для всех нас (что бы мы рядом ни пили) это еще и урок сохранять достоинство.
Власти можно понять, особенно после того, как появился другой Чкалов, совсем рядом, у входа в метро – бронзовый, «настоящий», победивший в конкурсе, согласно утвержденному Положению и торжественно открытый в присутствии официальных лиц. В виду того этот сугубо недопустим. Два Чкаловых – это абсурд! Но что делать, если к изящному творению скульптора Чаркина выходящие из метро так же относятся, как к предвыборной листовке, – то есть никак, есть он или нет его, а бетонного с крюком, торчащим из головы, почитают «своим» и по-своему любят.
Когда я заметил грузчику, обслуживающему пивные ларьки, что «скоро, наверное, уберут», он ответил: «Пусть только попробуют! Тут такое начнется…» И рассказал мне, как бабульки уже однажды отстояли Чкалова, когда «за ним приходили».
Курсанты Академии им. Можайского (кто ж как не они?) надели летные очки на бетонного Чкалова. Голова большая, очки едва прикрыли переносицу – чтобы удержать на носу, пришлось воспользоваться проволокой. Представляю, один встает на плечи другому – иначе не достать. Это тоже, своего рода, признание. Не глум. «Уважуха» того же порядка, что и фуражка на голове «екатерининского» Суворова от благодарных суворовцев в белую выпускную ночь или тельняшка на бронзовом Крузенштерне от курсантов Фрунзенки.
А вот чтобы такого внимания был удостоен тот, официально-правильный, бронзовый, у метро, – можно ли это представить?
Чкалов-на-трубе – поистине гений места. Пьющих и бездомных тянет к нему. Ничейная собака подойдет и уляжется рядом. Вечерами у трубы-постамента разыгрываются невероятные представления. Мало того, он еще и страж. Если бы не он, кто знает, какого рода уплотнительная застройка коснулась бы этого уголка?
Покажется невероятным, но первый же прохожий (гулял по Пионерской с собачкой), у которого я спросил, знает ли он что-нибудь о происхождении памятника, рассказал, что был сам моделью у скульптора. «Играем пацанами на площадке, он выйдет к нам: слушай, друг, помоги мне, попозируй немного, – ну, я постою в мастерской, он с меня пионера слепит (все пионеров лепил), потом конфет даст…»
Академия им. Можайского, это рядом. Старейший сотрудник Академии полковник в отставке Тимон Николаевич Федоров (отец писателя) называет по памяти имена заслуженных деятелей науки и техники, чьи бюсты он видел сам. Скульптора здесь почитали, как друга, он даже был оформлен кем-то вроде электрика. Во дворе Академии стоит его «Родина-мать».
А перед отъездом в Азербайджан он изготовил скульптуру Гейдара Алиева и послал ее самому. Наверное, получилось, потому что, говорят, многим показывал.
В Интернете (на русском, конечно) я о нем не нашел ничего, кроме упоминания о его гибели. Нелепая смерть. Настолько нелепая, что сумела – в силу трагичной курьезности – попасть в раздел происшествий.
Собственно, я ничего не знаю о нем – как о человеке. И ничего о нем лично сказать не хочу. Так что это получается не о нем, не о конкретном художнике, а о художнике вообще. Притча такая. Жил-был. Ваял пионеров, ученых, героев труда, деятелей социалистического государства, героев Советского Союза. Не стало Союза, да и сам скульптор состарился. Море, небо, язык детства. Сны о далеком северном городе. Семьдесят два года, а рядом живет – протри глаза – юная соседка-красавица. Вот тебе и идеал красоты. И к чему ты стремился, чего достиг ты, художник? Замысел был ярок, как никогда, и мысленный образ был совершенен. Он рассказал о задуманном. Тут его и убили.
Или посмотреть в другом ракурсе.
В июле 99-го вышел номер «Плейбоя» с откровенными фотографиями Лены и Жени, внучатых племянниц Валерия Чкалова, а в июне 2002-го автор Чкалова-на-трубе был убит в родном Азербайджане благочестивым соседом. За что? За невинную просьбу разрешить его дочке-красавице позировать обнаженной.
Все, кому я говорил об этой невероятной гибели, отвечали одинаково: Восток.
Этак можно, в самом деле, решить, что мы живем на Западе.
При чем здесь Лена и Женя? Не знаю. Наверное, ни при чем.
Гоголь незримый
Вообще-то здесь уже был один памятник – великому князю Николаю Николаевичу. Конную фигуру установили перед первой мировой, а снесли сразу после революции. Пять лет – это для монумента как один миг.
А вот для закладного камня, обещающего воздвижение памятника в скором времени, пятьдесят лет – это уже целая вечность.
