— Хайди, — сказала Берни, когда мы обе наконец немного успокоились. — Тебя кто-то обидел? С тобой что-то не так, Хайди?
— Нет, Берни, меня никто не обидел, но…
У меня снова брызнули слезы.
— Скажи мне, что случилось, Хайди, — упрашивала Бернадетт. — Скажи, что такое.
Я шмыгнула носом и откашлялась:
— Ничего не случилось, Берни, я здесь.
В Либерти. Но все не так, как я думала. Все по-другому.
— Что значит «по-другому»?
— Как будто что-то заканчивается, вместо того чтобы начинаться, — сказала я.
— Как это? — спросила она.
— Когда я ехала в автобусе, то понимала, что я в пути. Но теперь я приехала, и я как будто нигде. Никто даже не знает, что я здесь.
— Неправда, Хайди. Я знаю, что ты там, — убежденно сказала Берни. — Слава богу, я снова знаю, где ты. Я как раз смотрю на место на карте, где ты сейчас стоишь. Ли-бер-ти. Я, считай, тебя почти вижу. Вот я машу тебе рукой. Видишь меня? На мне розовый халат, у меня беспокойный вид, и я не спала две ночи подряд.
Я невольно рассмеялась. Так хорошо было снова слышать ее голос.
— Вот и славно. — Берни облегченно вздохнула. — Ты и не представляешь, как я о тебе беспокоилась, солнышко, но без телефона я не могла позвонить даже в полицию. И рассказывать тебе не хочу, что я передумала за эти два дня. Ох, Хайди… Господи, если бы с тобой что-то случилось, я бы себе в жизни этого не простила.
— Со мной все в порядке, Берни, но у меня украли все деньги. Мне теперь нечем заплатить за такси.
— Это не самое страшное, — заверила она. — Не переживай, солнышко, я придумаю, как переслать тебе деньги.
Я услышала, как мама зовет Берни. У нее был очень расстроенный голос.
— Что с мамой? — спросила я.
— Ей тяжело приходится, бедняжке, — вздохнула Берни.
— А что такое? — Я внезапно заволновалась. — С мамой все хорошо?
— Да, солнышко, но у нее в последнее время очень сильно болит голова.
А мама уже вовсю кричала:
— Детт! Детт!
— Прости, — сказала Бернадетт, — я просто не знаю, что и делать. Мне надо идти к ней, пока она себя не поранила. Она без меня не может, Хайди.
— Я тоже без тебя не могу, — прошептала я. Но мама закричала еще громче, и думаю, Берни вряд ли меня услышала.
— Перезвони через десять минут, — быстро произнесла она. — Я постараюсь ее успокоить. Мы поговорим про деньги и что-нибудь придумаем. Все, я бегу к ней. Извини.
— А если я снова не смогу до тебя дозвониться? — с беспокойством спросила я.
Но Берни уже отключилась.
Я повесила трубку и вытерла нос закатанным рукавом своего красного свитера. Он уже не пах Берни и домом. Я бы предпочла остаться на месте и подождать десять минут, чтобы перезвонить ей, но накрапывавший до этого дождик превратился в ливень. Мои джинсы насквозь промокли и липли к ногам, а с волос капала вода. Здесь было намного холоднее, чем в Рино.
Я огляделась, но не увидела стоянки такси, а спросить было не у кого. Город, казалось, совершенно опустел. Полыхнула молния. Я вздрогнула, услышав раскаты грома, и спрятала руки в рукава свитера. Увидев на другой стороне улицы магазинчик, в котором горел свет, я взяла чемодан и поспешила к нему.
Лысый мужчина за стойкой читал газету. Он взглянул на меня, когда я вошла, поднял очки на лоб и замер в ожидании.
— Скажите, пожалуйста, где здесь служба такси «Эй-Би-Си»? — спросила я.
— Через два здания дальше по улице, — пробурчал он, едва заметно кивнув, — так, чтобы очки снова упали ему на нос.
Я снова вышла на улицу. Новая вспышка молнии раскроила небо, и последовавший удар грома был таким сильным, что в здании позади меня задрожали окна. С неба лились потоки воды, и на пути к маленькой двери через два дома от магазина, который я не заметила раньше, я перепрыгнула несколько огромных луж. На двери висела выцветшая картонная табличка — «Служба такси, Эй-Би-Си“».
— Сколько стоит доехать до Хиллтоп-Хоума? — спросила я, закрывая за собой дверь и вытирая лицо мокрым рукавом.
— Хиллтоп? — удивился мужчина за стойкой, внимательно меня оглядывая. — А разве они не закрылись?
— Нет, — сказала я.
— Что ж, тебе виднее, но это довольно далеко. Пятнадцать долларов.
Я уже знала цену, но пыталась выиграть время. Мне нужно было перезвонить Берни через несколько минут. Может, если я позвоню ей отсюда, она сможет как-нибудь уговорить мужчину отвезти меня в Хиллтоп бесплатно? Я огляделась в поисках телефона и увидела на стойке банку, полную древнего мармелада, такого старого, что конфеты выцвели и потрескались. К банке была приклеена бумажка с надписью:
«УГАДАЙ, СКОЛЬКО В БАНКЕ КОНФЕТ, И ВЫИГРАЙ ИХ ВМЕСТЕ С БЕСПЛАТНОЙ ПОЕЗДКОЙ НА ТАКСИ!»
— Можно подержать банку? — спросила я мужчину.
Он кивнул в сторону банки вместо согласия.
— Думаешь, повезет? — усмехнулся он.
Думала ли я? Играя в автомат в Рино и покупая лотерейные билеты с Джорджией, я не думала, что мне повезет. Удача не была ощущением — она просто была, как воздух. Потом, когда оборвалась связь с Рино и я не могла дозвониться до Берни, да еще у меня украли деньги, я почувствовала, что мое везение закончилось. Что оно покинуло меня. Я ощущала его отсутствие, как чувствуешь пустоту на месте выпавшего зуба, до которого не можешь перестать дотрагиваться языком.
Мужчина наблюдал за тем, как я взяла банку и медленно повернула ее в руках. Здесь были все цвета радуги, как в маминой коробке с карандашами. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула. Внезапно я оказалась дома, за кухонным столом, в «школе» вместе с Берни. Перед нами лежали книги и тетради.
«Синий!» — радостно закричала мама из соседней комнаты.
«Молодчина, Пикассо!» — крикнула Берни ей в ответ. Затем она с улыбкой повернулась ко мне.
— Одна тысяча пятьсот двадцать семь, — произнесла я.
Когда я открыла глаза, мужчина внимательно смотрел на меня.
— Это твой ответ? — спросил он.
Я кивнула. Он открыл ящичек кассы и достал из-под подноса с монетами небольшой кусочек картона. При взгляде на него у мужчины отвисла челюсть. Он уставился на картон, словно не в силах поверить своим глазам, а затем протянул его мне. Там маленькими черными буквами было написано число, которое я угадала.
— Чтоб я… Но как ты это сделала?!
Я улыбнулась. Выходит, удача все-таки не отвернулась от меня. Я стояла, держа в руках огромную банку мармелада, и думала: то, что ты чего-то не чувствуешь, еще не значит, что этого нет.
