На этот раз следователь выглядел немного суетливым, но явно
повеселевшим. Впрочем, возможно, у человека просто хорошее настроение. К
встрече со мной он как будто не стремился, по телефону сказал, что очень занят
сегодня, а когда я попыталась объяснить, что дело у меня важное и срочное,
подумав немного, заявил: “Хорошо, приезжайте”, точно делая мне огромное
одолжение, и несколько раз за время нашей беседы выразительно смотрел на часы.
Появление Кирилла вызвало у него что-то похожее на недоумение. Тот, в свою
очередь, устроился на стуле с таким видом, словно собирался здесь жить.
— Слушаю вас, Алла Сергеевна, — сказал следователь
и, взглянув на часы, вздохнул, глаза его приобрели страдальческое выражение, а
во мне зрела убежденность, что сюда я явилась напрасно. Несмотря на это, я очень
подробно изложила события вчерашнего дня, стараясь ничего не опустить. —
Значит, вы видели, как она спрыгнула? — проявил интерес следователь.
— Как спрыгнула, нет, — покачала я головой. —
Видела, как она падала. Подъехали молодожены, и я смотрела на них, а потом
кто-то крикнул, я повернула голову и увидела ее…
— Почему же вы не дождались сотрудников милиции? —
вздохнул следователь.
— Я очень испугалась. Я даже близко к ней подойти не
смогла. И убежала. А сегодня решила прийти к вам.
— Хорошо. Значит, по-вашему, за ней шел какой-то
парень?
— Нет, не шел. — Я заподозрила, что он меня
совершенно не слушал все это время, и вкратце повторила, как дважды смогла
видеть парня со спины. — Я подумала, а что, если этот парень… если она
вовсе не выпрыгнула?
Он вздохнул, повертел в руках карандаш и посмотрел на меня.
— Она оставила записку. Всего три слова: “Я его убила”.
Так что сомнений быть не может. При этом никаких следов насилия. Неприятно, но
факт: Акимова убила мужа, а затем покончила с собой.
Некоторое время я сидела с открытым ртом, ничего не понимая.
— Она убила мужа? Но ведь… Как же так?
— Вот так. Мы проверили ее алиби. Уже после
самоубийства дочери мать призналась, что в тот вечер Акимова уехала от нее не в
семь, а в половине шестого. Так что вполне могла… Она позвонила матери и
уговорила ее и соседку сказать не правду. Мать сейчас в больнице… Конечно,
такой удар. Теперь осталось узнать вот что: как Акимов оказался в вашей
квартире и с какой целью?
— Я… я понятия не имею…
— Конечно, — вздохнул он. — Об этом вы уже
говорили. Что ж, возможно, это навсегда останется тайной. — Он кашлянул и,
глядя куда-то в стол, спросил ласково:
— Прошлой осенью вы, кажется, отдыхали в Геленджике? По
странному совпадению, Акимов тоже там отдыхал в это же время… Впрочем, вы ведь
могли и не встретиться. Верно?
— Послушайте, — чуть ли не со стоном начала
я, — здесь что-то не так. Говорю, за Акимовой следили… И моя соседка,
Лена, она перерезала себе вены, я знаю, на ноже обнаружили не только ее кровь.
— Да? — Брови его взметнулись вверх в притворном
удивлении. — Откуда такие сведения?
— Неважно.
— Вот это как раз важно, — голос его зазвучал
сурово, но лишь на мгновение. — Послушайте, не морочьте мне голову. Да,
девушка перерезала вены, а кровь на ноже не только ее, все это требует детальной
проработки. А что, если ваша соседка была свидетелем убийства или обнаружила
убитого раньше вас. Ее характеризуют как психически неуравновешенного человека,
она могла взять нож, захлопнуть вашу дверь, а потом с перепугу вскрыть вены.
— А по времени такое возможно? — чувствуя, что
начинаю злиться, спросила я.
— Алла Сергеевна, у меня такое впечатление, что вы
слишком хорошо осведомлены о малейших деталях убийства. — Замечание было
высказано весьма язвительным тоном, и я прикусила язык. Некоторое время мы
молчали, я уже собралась уходить, и тут Кирилл сказал:
— Расскажи о том, что произошло сегодня.
Я вздохнула, делать этого мне не хотелось, но, встретившись
взглядом с Кириллом, я послушно начала рассказ, с каждым мгновением все больше
убеждаясь, как по-дурацки выглядит утреннее происшествие. Лицо следователя
приобрело изумленное выражение.
— Вы хотите сказать, кто-то влез к вам в квартиру и
переставил все эти вещи? — спросил он, когда я закончила.
— Да, — кивнула я.
— Зачем? — нахмурился он. На этот вопрос я не
могла ответить и почувствовала себя дурой.
— Извините, — сказала я, вскакивая с места, и
бросилась вон из кабинета.
Кирилл ненадолго задержался. Я металась по длинному коридору
между стен, выкрашенных мрачной серой краской, ожидая его. Кирилл вышел и почти
бегом направился ко мне.
— Этот тип ни черта не понял, — сказал он
виновато.
— По-моему, он принял меня за сумасшедшую.
— Глупости. Просто он считает — с самоубийством
Акимовой все ясно, и не хочет тратить время на то, что, по его мнению, гроша
ломаного не стоит.
— Кирилл, я не верю в это самоубийство. Раиса Андреевна
купила новое платье, она стояла возле окна и улыбалась.
— Мы даже представить не можем, что творилось в душе
этой женщины, — схватив меня за руку, сказал он. — Да, она купила
платье. Ну и что? Возможно, она хотела умереть именно в новом платье… — И
добавил поспешно:
— Может, тебе действительно стоит уехать? Я имею в
виду…
— Ты имеешь в виду, что у меня не все дома?
— Вот так раз, — всплеснув руками, зло сказал
Кирилл. — Я пытаюсь помочь. Ты слышала, что сказал этот тип? Они знают,
что вы с Акимовым были любовниками. — В этом месте Кирилл перешел на шепот
и потащил меня к двери. Вновь он заговорил, только когда мы удалились на
приличное расстояние от милиции. — Оставь это дело, оставь для своего же
блага. Иначе менты возьмутся за тебя всерьез и неизвестно, что из этого выйдет.
К черту убийства. Почему бы тебе не заняться работой? Или мною, наконец? Ты
думаешь о покойнике больше, чем о человеке, который любит тебя. Так в самом
деле недолго с катушек съехать. — Он запнулся и виновато сказал:
— Извини.
— Это ты меня извини. Я вела себя как дура.
— Алла. — Он попытался меня обнять, но я
отстранилась.
— Поезжай домой.
— А ты?
— Мне нужно зайти к подруге. Она обещала мне сшить
шторы на кухню. Самое время. Это отвлечет меня.
