— Да ну… если только какой алкаш. Ленка страшненькая,
ни фигуры, ни рожи… похожа на суслика. Да и где ее изнасиловать могут, она из
дома ни шагу. С работы домой, ну еще в церковь эту. Они раньше с матерью жили,
когда она умерла, Ленка очень переживала, наверное, потому и ударилась в
религию. Да и так жизнь не радовала. Денег нет, ума тоже, парни на нее не
смотрели, вот она и принялась врать.
— Но почему все-таки врать? — не отставала я.
— Да потому. Ей ничего не стоило соврать. Про отца
врала, будто он разведчик какой-то, вроде Штирлица. Потом выяснилось, отца у
нее вовсе не было, то есть официального. Мать у нее заслуженная учительница, а
та всю жизнь уборщицей. Я сейчас все и не вспомню, но язык у нее был, как
помело. Ее тут никто не слушал. Начнет болтать, а бабы наши: Лена, работай
молча. Она злиться стала и завела дневник. Сидит, пишет что-то, а потом в стол
прячет, на ключ запирала. Очень кому-то нужен ее дневник. Ну, я для интереса
почитала, полный бред. Кто-то в черном ее насиловал, а кто-то смотрел. Дьявол,
кресты, черная месса. Клиника, одним словом. Ленка старше меня на три года, а
ни с кем никогда не гуляла, вот крыша-то и съехала. Ей бы парня, а где его
взять? Остается сказки рассказывать про изнасилования и прочую чушь.
— А где сейчас этот дневник? — задала я очередной,
вопрос.
— Мент забрал. Полистал и рожу скорчил, между прочим,
правильно, читать такое с души воротит. “Я в подвале, прикованная к стене…” Еще
бы рыцаря придумала в доспехах и верхом на лошади. Говорю, она чокнутая и
врушка страшная. Однажды пришел какой-то парень, насчет журнала выяснял, она с
ним пять минут поговорила, а потом сочинять принялась, вроде бы он ей звонит и
все такое. Смотрю, губы красит. Я спросила: “Куда собралась?” Она: “На свидание”.
А я: “С этим парнем, что ли?” — “Ага”, — говорит… А парень такой, в общем,
стоящий парень. Неуж, думаю, правда клюнул? Я и пошла посмотреть. И что вы
думаете? Ленка пешочком домой, а на другой день давай врать: мы туда ходили,
сюда ходили… Я не выдержала, говорю: чего ты лепишь? Так она и тут вывернулась.
Он, говорит, меня возле дома встречал. В общем, никто этого парня с ней не
видел ни разу, и вдруг он опять приходит. Ленку нашу не узнал, она покраснела
вся, а только за ним дверь закрылась, пошла плести: разругались, мол, неделю
назад, он ее приревновал и все такое. Ясно, что врет. Ну, мы покивали, жалко
дуру, одно слово: убогая. Хотя один раз я ее с парнем встретила. Где-то месяц
назад, недалеко от ее дома. Я от подруги шла, а они навстречу. Я ее потом
спросила: что за парень? А она мне: это не парень. Конечно, он неказистенький с
виду, физиономия как у хорька, и ростом с Ленку, но для нее-то и такой хорош,
так что нечего было выпендриваться. Ну, я и спрашивать больше не стала. Вот
такие дела… — со вздохом закончила Вика.
— Но ведь Лена действительно покончила с собой? —
тихо сказала я. — Значит, во всех этих фантазиях что — то было…
— Я вам говорю: она чокнутая. В самом деле могла
решить, что за ней следят.
— Она говорила, что за ней следят? — насторожилась
я.
— Да она чего только не болтала. Сначала выдумала
парня, потом выдумала, что он ее бросил, сама в это поверила и перерезала вены.
Я не со зла говорю, и Ленку мне жалко, просто… ну, чокнутая она, понимаете?
— Понимаю, — кивнула я.
Я отвезла Вику домой. Расспросы ничего не дали… Впрочем, я
сама с трудом представляла, что надеялась узнать. Девушка покончила жизнь
самоубийством, ей было неуютно в этом мире, и взамен она придумала свой, а
потом что-то сломалось в ней, и тогда она легла в ванну с горячей водой,
прихватив нож… Такое, к сожалению, не редкость. И как я собираюсь увязать это с
убийством Акимова?
— Я напрасно трачу время, — укоризненно сказала я
вслух. Мне стоило бы заняться квартирой, работой, наконец, а не пытаться быть
умнее милиции. Теперь я знаю, как и почему Акимов оказался в моей квартире, а
дальше дело следствия. Но мысли, не имеющие отношения ни к моей квартире, ни к
моей работе, продолжали меня преследовать. Журналистка Наталья Никольская
утверждала, что за ней следят. Она погибла от передозировки, Лена Телегина
вскрыла себе вены, обе имели отношение к “Обществу любителей Библии”… Одна
наркоманка, а вторая психически неуравновешенный человек с патологической
склонностью к вранью. Впрочем, диагноз я поставила рановато. Ее дневник у следователя,
пусть с этим разбираются специалисты.
Я свернула к магазину “Лана”. Утром я разбила заварочный
чайник, следовало купить новый. Я припарковала машину и стала переходить
дорогу, вот тогда и почувствовала чей-то взгляд. Некто настойчиво пялился мне в
затылок. Я торопливо огляделась: машины, прохожие — суетящиеся и не очень,
главное, никому до меня никакого дела. Я огляделась еще раз. Чувство, что за
мной наблюдают, не проходило.
Я вошла в магазин, возле нужной мне секции стояло человек
десять, создавая толчею. Я с отчаянием посмотрела вокруг, неожиданно поняв, что
не могу. Здесь оставаться, не могу ждать своей очереди, не могу смотреть на эти
дурацкие чайники… С трудом соображая, что делаю, я бросилась к входной двери,
скорее на воздух, здесь дышать нечем. На ступеньках я столкнулась с женщиной и,
кажется, толкнула ее, она вскрикнула и уронила сумку, что-то звякнуло в ней, а
я пришла в себя.
— Извините, — пролепетала я испуганно, наклоняясь
за сумкой. Женщина и я протянули руки одновременно. Она подняла сумку с
асфальта, заглянула внутрь и сказала грустно:
— Как жаль.
— Что-то разбилось? — спросила я, испытывая
ужасную неловкость.
— Чашка. Бабушкина. Знаете, не стоило мне нести ее
сюда. — Женщина вновь виновато улыбнулась, глаза ее, большие и темные, смотрели
ласково, а я поразилась ее голосу: очень музыкальный, совершенно необыкновенный
голос. Мы все еще стояли у входа и мешали гражданам, женщина переместилась
ближе к стене, и я тоже. — Здесь ломбард, вот я и хотела…
— Простите, — заторопилась я. — Я заплачу.
Сколько могла стоить ваша чашка?
— Бог с ней, — вздохнула женщина. — Это
судьба. Чашка не должна была попасть в чужие руки. Все правильно.
— Послушайте…
— Вы не виноваты, — мягко перебила она. — Я
ее склею и поставлю на место. Так лучше.
— Конечно, вы ее склеите. Но вы несли ее в ломбард. Вам
нужны деньги? — Женщина беспомощно эгляделась.
— Деньги нужны всем. Но она разбилась потому, что я
поступила не правильно. Вы не беспокойтесь, все хорошо. Идите, идите. Все
действительно хорошо. см
