– Таракан! – громко окликнул хозяин, и спящие зашевелились.
На нас уставились несколько пар испуганных, налитых кровью глаз. Мальчик постарше, лет восьми, с характерным искривлением позвоночника, приподнялся с нар, посмотреть, что происходит. Второй спрыгнул с лежанки, нырнул под нее и думал, что спрятался, хотя торчащие коленки и лодыжки его выдавали.
А затем с нижних нар из-под тонкой хлопковой простыни скатилась чья-то крохотная тень, упала и распростерлась на земляном полу. Секунду спустя ребенок выпрямился, поднялся и, словно сомнамбула, двинулся в круг света, отбрасываемый лампой. Смотрел, часто моргая, и был явно напуган. Но не слишком удивлен.
– Это и есть наш Таракан, видите? – довольным тоном произнес хозяин. – Быстр, как молния, но и звука не издаст. Ну, и цвет кожи в точь, как у маленького насекомого. Слышь, Таракан, ты нужен этим людям.
Жан-Батист сжал крохотные кулачки.
– Ладно, идем, – мулат развернулся к лестнице, начал подниматься по ступенькам.
– Так это и есть Жан-Батист? – изумленно прошептал Джулиус.
Мальчик приоткрыл рот, свет фонаря отдалялся. Осторожно приблизился на два шага к Джулиусу. Потом вдруг его сонные и воспаленные глазки остановились на мне и Писте, и он глубоко втянул ртом воздух.
– Все объясним, через минуту, – сказал ему я.
И Жан-Батист без всякого принуждения затрусил вверх по ступенькам. Впереди послышался шум – это фонарь хозяина задел край столешницы, и с нее с грохотом обрушились на пол гроссбухи. Войдя в помещение, мы увидели, что мулат проводит замусоленным пальцем по колонке букв или цифр в отдельной книге, снятой с какой-то полки. Потом он взял карандаш и, ворча что-то под нос, вписал следующие слова: «Таракан: частные услуги».
– И смотрите, чтобы этот чертенок не заболел, – ему завтра лазать по трубам, – предупредил он.
Я стиснул зубы, чувствуя, что снова вскипаю от возмущения, и Жан-Батист с тревогой покосился на нас. Но тут Пист прижал палец к длинному носу, подмигнул ему, и мальчик успокоился.
Хозяин прищелкнул языком и отпил из кувшина еще глоток.
– Я серьезно. Ему завтра на работу, и ничто не должно помешать. Иначе дохода не будет. Рассчитываю на вашу природную деликатность в том, что касается шкета, и на то, что мои интересы тоже будут учтены, джентльмены. Не далее, как на прошлой неделе потерял одного работника – помер от рака; так что туго приходится, пока не найду ему замены.
Рак, отметил про себя я, и сердце у меня заныло. Трубочисты часто заболевают раком. В легких у них накапливается сажа, которая уже не выводится оттуда, затем открывается незаживающая рана, и человек умирает.
Джулиус оплатил услуги Жана-Батиста наперед. Сколько именно дал, понятия не имею. В любом случае, то были деньги Хиггинса. Они обменялись несколькими словами. Я не прислушивался. Мысли мои занимала обычная в подобных случаях дилемма: стоит ли немедленно заковать этого безымянного хозяина трубочистов в наручники, эвакуировать всех его работников, сровнять это логово с землей, или же заняться более насущными и срочными делами.
Не успел я толком осознать, как это произошло, все мы вновь оказались в темном проулке, и Жан-Батист посматривал на нас с каким-то загадочным выражением. Пист присел перед ним на корточки и одарил широкой добродушной улыбкой.
– Ну и на мерзкого же типа ты работаешь! Помнишь меня и мистера Уайлда?
Птенчик кивнул.
– У нас к тебе предложение, Жан-Батист; надеюсь, ты хорошенько его обдумаешь, – продолжил мой приятель полицейский. – Нам надо, чтобы ты пролез через одну – последнюю в твоей жизни – каминную трубу в дом и забрал там кое-какие бумаги. Они принадлежат честным и благородным людям, вот только сами они не могут забрать их оттуда. Это задание для настоящего героя, и если ты его исполнишь, то тебя поместят в хорошую школу, и больше ты уже никогда не будешь чистить каминные трубы. Богоугодное дело. Не пожалеешь. Ну, что скажешь?
Он, естественно, не произнес ни слова. И у нас ушло минут десять на то, чтобы убедить мальчонку, что мы действительно собираемся забрать его у жестокого хозяина. Что мы полицейские, заинтересованные в соблюдении закона, что нам плевать на всякие там договоренности с хозяином и то, что тот учил его ремеслу. Что он никому «не принадлежит». И что я хочу, чтобы он украл что-то, хоть и брал раньше у него обещание никогда и ничего не воровать. То были весьма странные переговоры – и на английском, и с помощью жестов, что не слишком облегчало понимание.
Мой подход не сработал. Я не знал – вернее, просто тогда не сразу увидел, – какие шрамы он заработал в этом подвале. И ко времени, когда мы почти что уже его убедили, почувствовал себя так, словно весь извалялся в грязи. Рука не поднималась винить Джулиуса или Писта; то были отличные парни, лучшие из парней, а этот шкет дрейфовал по улицам, словно мусор, выброшенный рекой на берег. И я не был исключением. Напротив, я тоже был этим речным мусором. И не мог смириться с таким подходом.
– Стоп, – произнес я. Все дружно взглянули на меня. – Прекратили все это. А ты, Жан-Батист, в любом случае уже никогда не вернешься на работу к этому ублюдку. Ты не обязан нам помогать. Я найду тебе новый дом, получше, обещаю.
Мои друзья неловко переминались с ноги на ногу.
– Он прав, – улыбнулся Джулиус. – Ты больше туда не вернешься.
Глаза мальчика расширились, но он тут же снова принялся тереть их и часто моргать.
– А что касается нашей просьбы, то это в первый и последний раз, – сказал Пист. – Так что сам решай. Риск есть, но мы сделаем все, чтобы защитить тебя.
– И делается это ради другого мальчика, того же возраста, – тихо добавил я. – Для мальчика по имени Джонас. Это, конечно, не слишком честно, и мне очень стыдно. Но ты можешь спасти его. Ты хочешь его спасти?
Шкет продолжал тереть слезящиеся глаза тыльной стороной запястья. Потом слегка пожал узкими плечами и слабо улыбнулся.
– Ты должен сказать «да» или «нет», – настаивал я.
Он кивнул.
– Вот и молодец! – воскликнул Джулиус и пожал мальчику руку.
И вот мы, выстроившись цепочкой, зашагали проулком к Уэст Бродвею. Минуту спустя мой друг Пист заметил, что я не в себе. Подошел, дотронулся до моей руки.
– Знаю, тебе до смерти хочется засадить этого гада в Гробницы по обвинению в содержании борделя для малолеток. Но надо потерпеть. Пока что еще не время. И появляться на своем рабочем месте ты не можешь.
Я глубоко вздохнул и кивнул. Решил на время позабыть о своих прямых обязанностях, о долге – очищать Нью-Йорк от взрослых, которые торгуют телами детей, сдают их в аренду, маленьких рабов разных цветов кожи и внешности. Я решил на время отложить это занятие и целиком сфокусироваться на документах Джонаса. Но как-то не получалось.
– Да перестаньте вы терзаться из-за этого сутенера, мистер Уайлд. Не беспокойтесь, все будет сделано.
