– Позови Женю, поедем мы с ней, – попросил Григорий. – Я заметил, что она уже устала.
– Машину возьмешь?
– Нет, помянул парой рюмок, – отказался сын. – На электричке доберемся, а там такси.
В еще не битком набитой, но уже достаточно наполненной людьми старой электричке Вершинин присмотрел два местечка. Устроив Евгению Борисовну поудобней, сел сам, сложил руки на груди, вытянул ноги, закрыл глаза и попытался подремать.
Григорий любил стук колес, под который ему всегда замечательно думалось, и любил поезда, обещание перемены, новые места, впечатления и новую, неведомую жизнь. За время странствий ему пришлось немало поездить по железной дороге, на разных поездах, в основном стареньких, скрежещущих, доживающих свой непростой век, но и на современных, скоростных. Если сложить весь путь, то, пожалуй, страну пару раз опоясать можно. Дробный стук колес всегда умиротворял Вершинина и настраивал на особый лад.
Но не сегодня.
Сегодня мерный стук колес чем-то непонятно диссонировал с его внутренним состоянием, и ритм его не успокаивал, а скорее раздражал дисгармонией.
Григорий подумал про то, что перед отъездом успел в авральном режиме завершить текущие дела и, по сути, закончил на Алтае свою работу. Пора бы определиться с Архангельском.
И от этих размышлений на душе стало еще поганей.
«Куда-то не туда я рулю», – тоскливо подумалось Вершинину.
Не туда – не туда, не туда – не туда – тут же застучали для него колеса, усугубляя и без того тяжелое настроение.
«А куда, блин, надо-то?!» – в сердцах подумал Григорий.
Домой-домой, домой-домой – запели неожиданно колеса.
Тут их ритм словно выровнялся и стал веселее, и отпустило что-то в душе, будто давно сжатая пружина, наконец, распрямилась.
«Домой?» – переспросил Вершинин себя с удивлением.
И неожиданно все встало на нужные места и приобрело истинный смысл, четкую логику и красоту решения.
«Домой! – выдохнул он облегченно. – Конечно!»
Обычно, когда исследования и работа над каким-то проектом заканчивались, то еще загодя, за пару-тройку месяцев в Григории уже нарастало беспокойство, порождающее торопливость и нетерпение, и он понимал, что это предчувствие движения вперед, к чему-то новому, неизученному, к перемене мест.
Чукчи называют такое состояние человека «зов заблудшей души» и считают его серьезной болезнью, что заманивает человека в чужие места, чтобы он там сгинул.
Несколько экзотичная версия, но что-то в этом определенно есть.
А в этот раз с Вершининым все происходило не так, как обычно – вроде и закончил очередной проект, и дела сдал, и предложение интересное есть, даже более чем интересное, а… Как там сказала Маня? «Душа не лежит»? Вот и у него непонятно, к чему душа лежит. Давно бы пора определиться, и люди в Архангельске ждут ответа, а у него сплошная маета.
А тут Глаша…
И вдруг со всей ясностью и четкостью Вершинин понял – бабуля-то была права!! Права!
Пришло его время остановиться и переосмыслить весь полученный за эти годы опыт, знания, систематизировать открытия и разработки. А может, и действительно попробовать составить свой курс обучения по универсальной инженерии? Дерзнуть и написать учебник? А что? Интересно же!
Вдогонку Григория осенило пониманием и глубоким чувством правильности того, что он больше не хочет никуда ехать – только домой!
А дом его там, где Марьяна.
Вот так! Ему аж жарко стало от такого внезапного открытия!
Вершинин даже сел ровно и посмотрел в окно.
Господи! – понял он с запоздавшим испугом. По своей скитальческой привычке к свободе он чуть не отказался от женщины всей его жизни! От женщины, без которой он не сможет дальше жить, дышать, творить!
Раньше жил по-другому, воспринимал все по-другому, а встретив ее и узнав, стал совсем иначе чувствовать мир. Жизнь – глубже, мощнее, ярче. Все, абсолютно все: от вкуса утреннего чая с крыжовенным вареньем до слияния их тел, науки и творчества – все теперь имеет иной смысл, гораздо более яростный, насыщенный и великолепный!
И только потому, что Марьяна вошла в его жизнь!
Он вдруг представил, что у него нет Марьяны – вот нет, и все! Не умерла и не сгинула, а просто ее нет у него! Ему даже холодно от такой мысли стало, словно ударил кто морозом и сбилось дыханье, уколов короткой болью.
А ничего тогда не надо! Ни скитаний, ни науки, ни побед и достижений – пресно, как каша-размазня без соли и сахара. Ничего, пусто!
Как-то вот так получается!
То есть не получается без нее!
Великая сила инертности мышления!! Устоявшихся и застолбленных в сознании годами установок!
Привык за двенадцать лет воспринимать себя одиночкой – вот и катил в привычной колее, упираясь в эти свои убеждения.
Как вообще после встречи с Марьяной и того, что между ними случилось, при тех чувствах, которые он к ней испытывал, можно было еще размышлять, убеждая при этом себя в собственной правоте, и думать что-то там про то, что он по жизни странник, такой весь из себя гордый и независимый!
Чушь вообще! Бред какой-то!
Как сказала ему однажды бабушка: «Счастье преследует нас, но мы проворнее, сильнее и быстрее бегаем!» Тогда Григорий не понял этого афоризма, а сейчас вот осознал всю глубину и точность высказывания.
Как можно было не почувствовать, что пришли перемены? Если не видишь и не чувствуешь необходимость назревших перемен и сам не делаешь шаг им навстречу – они все равно настанут, только путем перелома привычного, набиванием шишек и… и потерь.
Нет-нет! Марьяну он не потеряет, – напрягся внутренне Вершинин.
Он еще не опоздал! Он точно знает – не опоздал!
Он ехал домой.
– Маня! – постучал он в дверь ее дома разбушевавшимся медведем. – Марья!
Послышались торопливые шаги, загремел ключ в замке, она распахнула дверь и тревожно спросила:
– Что-то случилось?
– Случилось! – подтвердил Григорий и ввалился в прихожую.
Ботинки и края брюк в снегу, что насобирал он, проходя через калитку между участками, пальто расстегнуто, голова не покрыта.
– Случилось! – повторил он и попенял ей: – Ты бросила меня одного на похоронах, и я там вообще не знаю, как без тебя проторчал!
– Ты весь в снегу! – спокойно заметила девушка.
– Зима, знаешь, – уведомил Григорий и спросил: – Ты же выйдешь за меня замуж?
– Что-то произошло на кладбище? – спросила Марьяна, приподняв брови и склонив головку набок в своей обычной манере.
– Произошло, – кивнул Григорий. – Я понял, что не хочу без тебя жить.
