Он протянул Михайле руку. Князев нерешительно царапнул ее теркой своей ладони.
— Как сказано, мистер, столбики выставим. А насчет расписочки погодить придется.
— Сколько же времени вам нужно на размышления?
— Вот уж это сказать совершенно затруднительно.
— Хорошо, я даю вам срок до завтра… Только я вас попрошу ни с кем другим об этом деле не говорить, — вкрадчиво сказал Зуль, заглядывая в глаза Князеву.
Но глаза промышленника лукаво блестели, укрывшись за кустами седой щетины.
Вылке надоел разговор. Он решительно сунул руку Зулю, и проводники ушли.
Вокруг их палатки, как правило, царили шум и грызня. То и дело приходилось проводникам выскакивать из спальных мешков, чтобы разнимать беснующихся псов.
Но сегодня псы дрались вволю. Никто не выглядывал из–под засаленного полога и твердый, как палка, хлыст не гулял по вздыбленным собачьим хребтам. Проводники отсыпались после долгой дороги. Хотели отоспаться. Но отоспаться им не дали. Когда лагерь затих, полог палатки поднялся и длинный худой немец в роговых очках, тот самый геолог, что называл астрономические цифры, увидев кристаллы шпата у Михайлы, осторожно разбудил Князева:
— Господин проводник… Господин проводник, мне нужно с вами поговорить.
Михайло с трудом стряхнул тяжелый сон и опознал немца. Он сопя скреб под малицей грудь, пока немец, торопясь и путаясь, излагал ему свое предложение купить у него право на открытые им участки шпата.
— Чай, завтра время будет поговорить–то, — недовольно протянул Михайло.
— Нет, нет, это дело очень спешное, его нужно решить теперь же… Вы, господин, должны пон…
— Я понимаю, я очень даже понимаю, товарищ профессор; я даже, может статься, так понимаю, что вам и невдомек. Но, между прочим, позвольте вам отселе выйти, — я спать хочу.
Михайло натянул повыше мешок и отвернулся. Немец недоуменно развел руками. Попытался еще раз объяснить. Сладкий присвист ответил за проводника.
Уже значительно менее мирно встретили здесь следующего посетителя. Американский геолог Вильсон, влезши в палатку, сослепу наступил на собаку, примостившуюся у ног Вылки. Пес с визгом вскочил и вцепился в пим американца. Илья спросонок, не разобрав, в чем дело, полоснул в сторону визга всегда готовым к действию хлыстом. Кнут со свистом резнул воздух и обвил ноги Вильсона.
Разговор о шпате длился после этого еще меньше, нежели с немцем. Вильсон ушел разочарованный и обозленный неимоверной тупостью проводников.
3. УГОЛЬ ИЛИ ШПАТ?
«Уголь или шпат?» — Зуль ни на минуту не мог отделаться от этого вопроса. Даже во сне его тревожили сумбурные видения, в которых он то задыхался под грудами черных жирных осколков угля, то зарывался головой в полость мешка, стараясь спрятаться от ослепительного сияния огромных глыб исландского шпата, разбрасывающего вокруг себя целые каскады солнц.
«Уголь или шпат?.. Уголь или шпат?..» — непрестанно долбило в мозгу. Долбило до того, что Зуль не выдержал и проснулся. Однако, открыв глаза, он не сразу сообразил, что видения были только сном. Все вокруг сверкало и искрилось. До рези в глазах. До боли в мозгу. Зуль зажмурился и весело рассмеялся. Как не смеялся уже давно. Вопрос был ясен. Разве может быть сомнение? «Уголь или шпат? — Конечно, оба». Зуль произнес это почти вслух.
«Проводник упрям. Может быть, он более сведущ, чем я думал?.. Нет, я думаю — это простая жадность… От глупости», — резюмировал Зуль и вылез из спального мешка.
4.
В ПОГОНЕ ЗА СЛЕДОМ
Солнце садилось в белесой дымке, скупо освещая западные склоны холмов. Длинные острые гребни тянулись без конца и края. Ряд за рядом, как волны в океане. И вид у них был такой же, как у волн. Горбатые, вздыбленные пушистой снежной спиной с северной стороны, они ниспадали глубокими вмятинами с южной. С первого взгляда, да еще издалека, их никак нельзя было принять за холмы. Скорее просто навороченные жестокой метелью сугробы. Да даже подойдя вплотную, у самой подошвы, невозможно было определить высоту холма. Только потратив час и другой на подъем, определяли триста, четыреста, а то и все пятьсот метров над уровнем моря.
Взбирались на холмы змейкой. Иначе не держали на подъеме лыжи. Ноги ехали назад. Люди тыкались в хрустящий, сахарно–звонкий наст. Норвежцы еще ничего, справлялись лучше. А немцы, привыкшие к плотным фирнам, проваливались сразу, как в расступившееся болото, стоило податься корочке наста.
В тех низинах, где снег был открыт теплому дыханию юго–западных ветров, люди, проваливаясь, сразу попадали в подснежные озера талой воды. Верхний покров был непрочным и проваливался даже под лыжами, не говоря уже о собачьих лапах. Несчастные животные по грудь уходили в мокрую крупу. До крови резали себе ноги о края тонкого наста.
В лазании по гигантским сугробам–холмам и в переправах через затопленные под снегом долины прошел день. Солнце обвело длинные тени людей вокруг их ног и спустилось к горизонту. Из собачьих ртов повисли распаренные красные языки.
Стали на ночевку.
Разбили палатки. Глядя на прозрачный огненный венчик примуса, Зуль думал о несметных угольных залежах, скрывающихся внутри холмов–сугробов. Под эти мысли и уснул.
А через несколько часов, когда тени палаток стали короче, невыспавшиеся люди свернули немудреные крыши
и, оглаживая хореями собак, пошли дальше.
Зуль пытался заговорить с проводниками о шпате. Но Илья просто не понимал его. А Михайло хитро отмалчивался. Наконец Зуль решил, что и сам не пропустит места, где проводники видели шпат. Так и шел, внимательно следя за откосами холмов — не покажется ли где–нибудь грунт.
Но грунта не было. Снег лежал кругом, насколько хватал глаз, толстым слоем. Прикрытый настом, изборожденный застругами — на склонах холмов. Рыхлый, напитанный водой, не сдерживающий лыж в долинках. На снегу полдничали. На снегу же разбили и второй ночлег.
Больше с проводниками не разговаривал. Все равно без толку. На третье утро встал на лыжи хмурый. Сердито толкал назад палки, вскидывая хрясткие осколки заледеневшего снега.
К середине дня заметно потеплело. И на вершинах снег стал слабым. Кроме того, покров сделался гораздо тоньше.
Иногда, проваливаясь, лыжи дергали нервы досадным скрежетанием по каменистому грунту. А к шести часам снег остался только в долинках. На желтой матовости можно было дать отдохнуть глазам от непомерного сверкания снега. Пришлось лыжи привязать к санным тюкам. Полозья шли с надсадным скрипом по песку и каменьям. Люди впряглись вместе с собаками. Хорей загулял по косматым собачьим бокам.
Через два часа вымотались вконец. Стали на ночевку.
Когда затихли по палаткам, Зуль не выдержал и подошел к Михайле, улегшемуся прямо среди собак:
