– То есть как «что»? – недоуменно сморгнул стражник. – Она же баба… – и как для тугоухого повторил громче: – Баба!
– Не удивляйся, – объяснил ему Полупуд. – Хлопец из монастыря сбежал. Первое лето казакует. Обычаев Низовых не знает.
А меня за рукав дернул.
– Забыл? Молчи, слушай и варежку не разевай!
– Да не о том разговор, Василий, – заупрямился я. – Что женщинам на Запорожье ходу нет. И нарушение карается смертью – всем ведомо. И она, я думаю, тоже об этом знала. Но ведь пошла на такой риск. Зачем?
– Откуда мне знать, – пожал плечами тот. – Девки от любви, как совы днем, слепнут. И сослепу насмерть расшибиться могут. Видимо, и эта не ведала, куда летит.
– Не похоже на любовь… – не согласился я. – Другое тут что-то.
И, не обращая внимания на окрик стражника, присел рядом.
– Тебя ведь не узнали, правда? Ты сама открылась? Зачем?
– А ну сдай назад! Нельзя с преступницей разговаривать! – бросился ко мне стражник.
Типун тоже. Но при этом кормщик неловко задел раненое плечо и со стоном повис на руках сторожа, изображая умирающего лебедя.
– Кошевого спроси… – подняла на меня заплаканное лицо девушка. От грязи и пыли оно стало похожим на трагическую маску, по которой художник небрежно провел две светлые полосы, обозначающие слезы. Вот только плакала Олеся по-настоящему. И боялась… – А я лишь клятву сдержала. Не могла иначе…
Я наверняка узнал бы больше. Ей хотелось хоть с кем-то поговорить. Но теперь меня за плечо взял Полупуд. А кто хоть раз побывал в его руках, тот навсегда запомнил, что дергаться бессмысленно.
– Сказано тебе – не суйся! – рявкнул сердито. – А то мигом кнута схлопочешь. И ты тоже стой смирно, – рыкнул на Типуна.
Потом притянул меня к себе и зашептал на ухо:
– Думаешь, я дурнее? Тоже понимаю, что не затем она сломя голову на Сечь торопилась, чтобы на цепи посидеть. Погодь… разберемся. Но сперва кошевой атаман, которому надлежит о Хотине и планах Орды узнать. Потом – казакам со Свиридова угла… кому добрую, а кому и злую весть передадим. А уж потом свое любопытство потешим.
– А не опоздаем?
– Разумно… – признал Василий и повернулся к стражнику. – Извини дурня… Мало бил. Боится, что казнь не увидит…
– Молодой… – понимающе кивнул казак. – Пятница нынче. Негоже постный день казнью пачкать. Велено завтра на заре утопить. Так что, если не проспите, не пропустите. Хотя… я думаю, она так визжать будет, что мертвого разбудит.
– Значит, не проспим… – Василий снова подхватил нас с кормщиком под руки и потащил дальше. – Слышали? Вот и ладно…
– Ладно… – проворчал разбойник. – Девиц казнить… Что ж тут ладного, типун мне на язык. Как по мне, так и совсем ничего. Задрать подол на голову да выпороть так, чтоб месяц на животе спала. И сама на всю жизнь науку запомнит, и другим сто раз закажет. Убивать-то зачем? Мало их и без нас басурмане в полон угоняют?
* * *
Первый и единственный раз путь нам преградили прямо перед порогом в стоящую отдельно от длинных и приземистых, крытых тростником бараков, небольшую, всего лишь из двух светлиц, зато чисто выбеленную хату. С пусть небольшими и мутноватыми, но стеклянными окнами и резными наличниками.
Двое казаков с напускной ленцой поднялись со скамьи возле крыльца и шагнули навстречу.
– Осади помалу. Не в корчму прешь.
– Здорова, хлопцы-молодцы, – поздоровался с ними Полупуд. – Мне к атаману… Срочно.
– Кому срочно, а кому и подождет… Почивает Серко. Сказал, не будить, покуда сам не встанет.
– Не пойдет, – гнул свое Василий. – Дело важное.
– Дел много, – не поступился и есаул
[7], – а кошевой у нас один. Хочешь поговорить – вон там, в холодочке обожди. Как проснется, сам выйдет.
– Хлопцы, вы не понимаете… – начал заводиться Полупуд.
– Это ты, друже, не понимаешь… – придвинулся второй есаул, но не угрожающе, а чтоб голос не повышать. – Батька всю ночь со старшиной совет держал. Только-только прилег. Поимей совесть. Дай человеку отдохнуть. Атаман хоть и крепкий еще, разозли – вола кулаком убьет, но ведь и не вьюнош. Лета свое берут.
Но как раз в этот самый миг двери в хату скрипнули и на пороге показался седой, крепкий мужчина, среднего роста. Длинноусый, с острым ястребиным лицом и таким же хищным, пронзительным взглядом. Богатый восточный халат расхристан, так что на волосатой груди виден большой серебряный крест на обычной бечевке. Одна щека примятая, глаза от недосыпа красные, но сабля на боку, а в руке короткая нагайка.
– Что-то я не расслышал, – проворчал он негромко. – Кто тут вьюнош, а кто старец?
– Так вот же, батька атаман, – первый есаул ткнул в меня пальцем.
Молодец. Сообразительный. Зачем лезть под руку человеку спросонья? Вдруг кошевой не с той ноги встал? А так – и стрелки перевел, и доложил.
Кошевой мазнул по мне тяжелым взглядом, чуть дольше задержал его на Полупуде и удивленно вздел брови, добравшись до Типуна. Но тут же взял себя в руки и продолжил в прежнем, ворчливом тоне:
– Что-то зачастили ко мне эти вьюноши… спозаранку. Надеюсь, на этот раз хоть не девка? Проверили?
– Батька атаман, – возмущенно воскликнул один из есаулов. – Ну откуда ж нам было знать? Или прикажешь каждому гостю штаны снимать, прежде чем в избу войти? Как в нужник?
– Поговори у меня! Руками щупать надо, если глазами слабы… – пригрозил помощникам нагайкой кошевой. – Опозорили на старости лет. А если б она не призналась? Знаете, какой бы по всему миру слух пошел?.. Что на Сечь нынче не то что врагам, даже бабам ворота открыты. Тьфу! Сгиньте с глаз моих! Пока и в самом деле не осерчал да не всыпал горячих!
А когда молодые казаки проворно метнулись прочь он начальственного гнева, кинул вслед:
– Куда ускакали? На коне не догнать. Обед подавайте. Да так, чтоб и гостям голодными за столом не сидеть.
Сунул нагайку за голенище и спустился с крыльца.
– Челом, батька атаман, – поклонился Полупуд.
Мы с Типуном тоже не погнушались спины согнуть. Кошевой войска Низового Запорожского фигура солидная. Хоть и выборная должность, а генеральская. Если в военное время. А в мирное – губернатор, не меньше. А то и президент республики.
– Я – Василий Полупуд, товарищ Минского куреня, – продолжил казак. – Пришел с вестью важною.
– И тебе не хворать, молодец, – кивнул тот. – Новость короткая или длинная?
– Хотин… – одним словом ответил Василий.
– Вот как… – сразу посерьезнел кошевой и указал на дверь. – Тогда пойдем в хату. Похоже, разговор долгий намечается.
