– Деревенские, что ли? – спросил наконец мужчина.
– Ага, деревенские, – сказал Фёдор чистую правду, по крайней мере, про себя.
– В Москву решили прокатиться?
– Ага, – кивнул Фёдор.
– И родители не знают, где вы?
– Нет, не знают, – с готовностью подтвердил Фёдор.
Янка топнула ему по ноге.
– Ой, нет, знают, знают, конечно, мы им записку оставили: если что ищите нас в Москве, вот в этом доме, который… Который… На улице…
– Ясно, – сказал мужчина, – можешь дальше не врать. Здесь вас искать никто не будет. Что кстати.
Он начал расстёгивать плащ. Янка сжалась и схватила руку Фёдора. Плащ расстёгивался как-то странно. Он расстёгивал его снаружи, от горла, как это обычно делают. А ещё плащ расстёгивался снизу, изнутри. Сам расстёгивался. Вот расстегнулась последняя пуговица, посередине. Под плащом обнаружилось толстое пузо. И три пары рук.
Янка с Фёдором как стояли, взявшись за руки, так и упали в обморок, как деревяшки.
* * *
– Ну, ну, давайте, вставайте, хватит валяться.
Голос доходил до Янки глухо, как через вату, но в глазах постепенно светлело. Мужчина стоял над ними, голый по пояс. Верхние руки он сложил на груди, остальные упёр в толстые бока. Янка села, потрясла Фёдора. Тот со стоном открыл глаза и потёр затылок – набил шишку, когда падал в обморок.
– Вставайте, вставайте.
Они поднялись. Не отрывая глаз от рук, которые этот – как же его называть-то? – скрывал на улице под плащом.
– Что, интересно?
Он развёл восемью руками. Янка и Фёдор аж подпрыгнули.
– Понимаю. Знаю, что производит впечатление.
Он сказал это с явной гордостью. Янка с Фёдором молчали. Вопрос, который им хотелось задать, был слишком очевидным.
– Ладно, можете не спрашивать, – махнул он тремя левыми руками. – Знаю, что хотите спросить. Будем знакомы. Хотя и недолго, – хихикнул он. – Я – человек-паук.
Секунду Янка держалась, потом не то что засмеялась, а заржала, как молодая лошадь на зелёном лугу. Человек-паук? Такой? Маленький, лысый, с короткими ручками и жирно блестящим пузом, покрытым редкими волосами? Фёдор, первый день в Москве, не был знаком со светлым образом человека-паука, известным детям по фильмам, мультикам, игрушкам и комиксам. Он решил, что Янка сошла с ума от страха, а потом решил, что это к лучшему, пусть лучше смеётся, чем плачет.
– Ну, знаете! – Человек-паук хмурился, кусал губы, и сжимал и разжимал пальцы восьми рук. – Ну, знаете! Это просто неприлично, в конце концов. Прекратите немедленно! Прекратите сейчас же, я вам говорю!
Янка не могла остановиться. Человек-паук сложил все руки, те, что влезли – на груди, остальные на животе, и отвернулся, как показалось Фёдору, со слезами на глазах.
– Эй, хватит, – подёргал Фёдор Янку, – видишь, он обижается.
– Обижается? – еле-еле успокоилась она. – Он нас съесть хочет, а я не должна его обижать? И не съесть даже! – теперь Янка орала. – Знаешь, что пауки делают? Они внутрь яд впрыскивают, а потом выпивают, когда внутри всё размягчится! Он тебя через трубочку для коктейля выпьет, вставит в попу и выпьет!
– Эй, эй, я бы попросил без таких фантазий! – повернулся к ним человек-паук. – Какая трубочка, какая попа? Не собираюсь я вас выпивать.
– А что ты собираешь сделать, насекомое несчастное! – кричала Янка.
– Ну…
* * *
Через полчаса они сидели в бывшей учительской. Человек-паук одновременно наливал всем чай, раскладывал в блюдца печенье и стряхивал со стола крошки.
– Ну и вот, так я приехал из Астрахани, на заработки, – рассказывал он после чаепития. – Я там в совхозе раньше работал, «Красная бахча». А потом он закрылся.
– А вы в этом своём совхозе что, детей ели?
Фёдор сидел, вцепившись в чашку обеими руками. В неё вместо чая легко можно было налить бензин, он бы и не заметил.
– Нет. – Человек-паук оставался грустным. – Мы арбузы выращивали, астраханские. А в Москве я на работу устроиться не смог. Ну и вот…
– Что – вот? – прошептала бледная Янка.
– Вот, – показал куда-то в сторону двумя правыми руками человек-паук. – А что делать?
Он загрустил ещё сильнее.
– Это же наше исконное, человеко-паучье. Ловить, вот, связывать, и… И…
Он никак не мог закончить предложение.
– И есть? – помогла ему Янка.
– Да…
Человек паук расстроился окончательно, и вытирал набежавшие слёзы верхними руками. Фёдор закрыл глаза. Янка напряглась.
– А сколько вы уже… Съели?
– А, – отмахнулся левой второй сверху и правой второй снизу руками человек-паук, – никого я не съел. Я и есть-то людей не умею.
– Ловить, значит, умеете, а кушать разучились? – не поверила Янка.
– Ловить что: сеть сплёл, между деревьями повесил… Мы так рыбу в Волге ловим, сетями. Ну и народные промыслы… Кружева… Макраме… Это мы не разучились. А вот есть… Придётся заново придумывать, как. Рецепты разрабатывать. Пока-то я просто запасался.
– Много запас?
Янку начало потряхивать.
– Ну, тут десять классных комнат, по сорок примерно детишек в каждой…
Человек-паук зашевелил губами, подсчитывая. Видимо, плести сети в деревне под Астраханью учили лучше, чем таблицу умножения. А Янка сидела, вцепившись в стул и дрожала. Она не ожидала такого продолжения разговора. Она думала, человек-паук скажет, что людей он есть не может, и кончится всё тем, что она уговорит его всех выпустить, а деньги зарабатывать плетением кружев. А он, значит, рецепты придумывает. Ничего себе!
– Ну, где-то четыреста человек, – наконец, сосчитал человек-паук. – И, знаете что, давайте-ка вы сами, а то устал я сегодня.
Он протягивал Янке и Фёдору по два мотка верёвки.
– Что – сами? – не понял Фёдор.
– Заматывайтесь. Мы же не чужие уже. Я вас чаем напоил, а вы мне помогите, замотайтесь сами.
Фёдор взял моток верёвки и смотрел на него так, как если бы это была граната, готовая взорваться.
– Как заматываться?
Он никак не мог поверить в то, что им предлагают присоединиться к детям, спящим в гамаках, да ещё самостоятельно соорудить себе кокон. Янка лихорадочно соображала.
– А мы, кстати, не познакомились. Чай попили, а не познакомились.
Она старалась выгадать время.
– Меня Янка зовут, его Фёдор. А вас?
– Человек-паук, – ответил человек-паук. – Я уже говорил.
– Ой, длинно как. А можно я буду звать вас Чепа? Ну, сокращённо от человек-паук.
