Сломанную расчёску.
Несколько обёрток от шоколадных батончиков.
Ботинок с оторванной подошвой.
Ржавые ключи от квартиры.
– Всё ясно, – сказал Фёдор. – Эти преступники покурили, выпили пива, съели шоколад, расчесались и пошли домой. Дело раскрыто.
– Ага, – добавила Янка, – упрыгали они на одной ноге, причём все на одной и той же, и сейчас плачут под дверью, потому что без ключей войти не могут. Или померли уже, столько сигарет скурить, странно, что прямо здесь не окочурились.
Янка и Фёдор переглянулись.
– Нет, – покачала головой Янка, – это не улики.
– Как это? – возмутился Фёдор.
– Это свиньи оставили, а не преступники.
– Какие ещё свиньи?
– Обыкновенные, двуногие. Эмма сказала искать необычное, а мусор в парке – это очень даже обычно. Пошли дальше искать.
* * *
Фёдор шёл, с ужасом представляя странных двуногих свиней этого мира. Которые курят, пьют пиво и непрерывно причёсываются. Ещё через восемь пустых пивных бутылок и час хождения по парку Фёдор устал.
– Ну, погоди, Янка. Янка! – крикнул он ломившейся через кусты фее. – Подожди. Фух!
Фёдор присел на натянутый между осинами гамак.
– Давай передохнем, а?
– Ладно. Только недолго.
Янка и сама хотела отдохнуть, но почему-то не решалась сказать об этом Фёдору. Она села в гамак напротив, поёрзала, и легла. Вцепившись в края гамака, потому что чуть не вывалилась.
– Минуту! – она подняла руку, стараясь не раскачивать гамак, показала Фёдору один палец. – Не больше.
– Я пять минут только ложиться буду, – проворчал Фёдор, с трудом устраиваясь в сетчатой кровати. – Да как в них лежат-то? О, нормально.
Фёдор поймал точку равновесия.
– Главное вылезти из него не мордой в землю, – заметила Янка.
– Да? Об этом я не подумал. Ну, сейчас, дай минутку полежать, потом уже мордой в землю.
Они замолчали.
* * *
– Быстро у вас темнеет, – пробормотал Фёдор.
– А? Что? Да, быстро. Что?
Янка попыталась вскочить. Руки и ноги у неё каким-то образом просунулись в ячейки гамака, и даже номер «мордой в землю» она исполнить не смогла. Смогла только перевернуться лицом вниз, и теперь висела, не доставая носом до земли сантиметра два.
– А!!!
Янка задёргалась, как рыба в сети.
– А! А! А!
Это она пыталась вырваться. Наконец, левая рука с красным надавленным следом вокруг запястья выдернулась из верёвок. Янка упёрлась рукой в землю, вытащила левую ногу. «Мордой в землю» таки получилось, но сейчас это её только обрадовало. Фёдор неподвижно лежал в гамаке и молча испуганно моргал. Руки и ноги у него торчали между верёвками. Янка выпутала его, даже не уронив.
– Да, как-то мы задремали, – задумчиво произнёс Фёдор, когда они отдышались.
– Да нет, я вроде бы не спала. Лежала просто. Минуты три. Ну, пять, не больше. А потом ты сказал «стемнело», я смотрю: и правда, стемнело.
– А что же мы запутались так, если не спали?
– Не знаю.
Янка рассматривала свой гамак:
– А знаешь, что в этом гамаке необычного?
– Нет…
– Гамак необычный. Весь.
– Почему? – Фёдор потрогал деревянную рейку. – Гамак как гамак. У нас такие же. Бывают ещё не сетчатые, а из ткани.
– Фёдор, откуда здесь гамак?
Глаза Янки блестели в сумерках.
– Откуда я знаю? Повесил кто-то.
– Зачем повесил?
– А зачем гамаки вешают? Отдыхать.
– Фёдор. Это Москва. Здесь гамаки в парках не вешают. А если вешают, то ненадолго.
– Почему ненадолго?
– Украдут потому что.
Невдалеке захрустели ветки, кто-то шёл.
– Прячемся!
На поляну вышел бродяга. Подошёл к одному гамаку, к другому. Потрогал. Посмотрел на свою сумку на колёсиках. На гамак. Покачал головой и пошёл дальше.
– Вот, видишь, не крадут, – прошептал Фёдор.
Янка решительно вышла из кустов перед бродягой.
– Вы леший?
Бродяга вздрогнул.
– Чего?
– Вы леший?
– Ле… леший, – кивнул он с ошарашенным видом. – А ты откуда зна…
– Неважно, – перебила его Янка, передайте своим, – что мы всё тут расследуем. Пусть готовятся. Скоро уже.
– Ла… ладно.
Бродяга убежал, испуганно оглядываясь и скрипя колёсиками. Остановился он только перед воротами парка.
– Откуда пигалица знает, что у меня кличка Леший? – спросил он сам себя. – К чему готовиться? Эй, мужики! – догнал он ещё двух таких же оборванных типов. – Уходим отсюда.
С тех пор полгода ни один бродяга в Сокольники не заходил.
Но Янка об этом, конечно, не узнала. Она рассматривала через увеличительное стекло стволы деревьев на поляне неподалёку, света пока с трудом, но хватало.
– Видишь?
Она поковыряла пальцем кору.
– Что?
– Следы от верёвки. Здесь привязывали гамак. И там. И там.
Она показывала на уже обследованные деревья.
– Здесь везде гамаки висели. Не вешают в Москве в парках гамаки.
– Ну как же не вешают, если следы? – завёлся Фёдор. – Вон ещё один висит. Не вешают, как же, – бухтел он, пиная сухие листья по пути к белевшему между деревьями гамаку.
– Вот, видишь, мальчик в гамак завернулся и спит. Всё нормально.
Фёдор потыкал пальцем в мальчика. Тот не шевельнулся. Он действительно завернулся в гамак, как люди заворачиваются в одеяло, когда им холодно.
– Это не улика, – решил Фёдор. – Всё обычное.
– Фёдор? – задумчиво позвала его Янка.
– А?
– А ты пробовал вот так в гамак завернуться?
– Нет. А что?
– А то, что в гамак завернуться нельзя. Он же между деревьями натянут. И распорки деревянные.
– Ну, тебе только спорить! – возмутился Фёдор. – Видит она, что мальчик завернулся и говорит, что нельзя. Ну, ты вообще!
– Нельзя завернуться, – тихо повторила Янка. – Это только если гамак сам вокруг тебя…
– Тихо! – перебил её Фёдор. – Ещё идёт кто-то.
* * *
Из кустов они смотрели, как к гамаку подходил – нет, это явно не бродяга – мужчина в длинном тёмном плаще, шляпе, закрывавшей лицо, невысокий и какой-то круглый. Не просто пузатый, какими бывают невысокие мужчины, а весь круглый, со всех сторон. Он постоял у гамака, наклонившись, как будто прислушиваясь. Потом, не пытаясь размотать гамак, подхватил мальчика снизу, приподнял, забросил себе на плечо. Придерживая его руками, отвязал верёвки от деревьев. Непонятно как отвязал, руки-то у него заняты, Янка и Фёдор не рассмотрели.
