— А если они там закрепятся? Досидят до вечера, чтоб по темну пробиваться?
— Это вряд ли, — отвечает Кочет. — Ладно, ты не тяни давай. Выдвигайся. А если что не так, думай головой.
— Сколько ждем?
— До светла по-любому.
— По-моему, они не приедут.
— Ну, может, ты и прав. Все равно шевелись. Глаз не спускай, лошадь чтоб тихо. И не засни смотри, да чтоб зубы не стучали.
Кочет взял кедровую ветку и замел все наши следы перед землянкой. Потом мы отвели лошадей кружным путем по каменистому ложу ручья вверх по склону. Перевалили через гребень, и Кочет меня там оставил с лошадьми. Велел с ними разговаривать, овса им давать или рукой им ноздри прикрывать, коли начнут ржать или фыркать. А себе положил в карман кукурузных лепешек и повернулся идти в засаду.
Я говорю:
— Мне отсюда ничего не видно.
А он:
— Я хочу, чтобы здесь ты и осталась.
— Я с вами пойду, чтоб видно было хоть что-нибудь.
— Делай, как велят.
— Ничего с лошадьми не случится.
— Тебе на сегодня убийств не хватило?
— Я здесь одна не останусь.
И мы пошли через гребень вместе. Я говорю:
— Постойте, я за револьвером схожу, — но Кочет меня грубо схватил и потащил за собой, поэтому пистолет я оставила.
Исполнитель нашел нам местечко за толстым бревном, из-за которого хорошо просматривалась вся лощина с землянкой. Мы отгребли снег, чтоб лежать на опавшей листве под ним. Кочет зарядил ружье из своего мешочка с патронами, а сам мешок положил рядом на бревно, чтобы под рукой был. Потом вытащил револьвер и загнал патрон в ту камеру, которую держал пустой под бойком. К пистолету и ружью у него патроны были одни и те же. Я-то думала, разные нужны. Я вся съежилась под дождевиком, голову к бревну прислонила. Кочет съел одну лепешку, мне предложил.
Я говорю:
— Вы спичкой посветите, я на нее сперва гляну.
— Это зачем? — спрашивает.
— Там некоторые кровью забрызгало.
— Никакими спичками светить мы не будем.
— Тогда не хочу. Дайте мне лучше тянучку.
— Кончились.
Я попробовала уснуть, но было слишком холодно. А я не могу спать, коли у меня ноги мерзнут. Тогда я спросила Кочета, что он делал, пока федеральным судебным исполнителем не стал.
— Все делал — только школу не держал, — отвечает он.
— А например — что?
— Свежевал бизонов и бил волков на шкуры на ручье Желтый Дом в Техасе. Видал таких зверюг, что весили сто пятьдесят фунтов.
— Нравилось?
— Платили неплохо, да только мне все эти равнины не по нраву. Слишком ветрено, я так не люблю. Оттуда до Канады деревьев шесть от силы наберется. Некоторым нравится. Если там что и растет, так при нем табличка непременно.
— А в Калифорнии бывали?
— Не довелось.
— Мой дедушка Спёрлинг живет в Монтерее. У него там лавка, и он всякий раз в окно выглянет — а там синий океан. Каждое Рождество он мне пять долларов шлет. Двух жен пережил, а теперь женат на Дженни, ей тридцать один год всего. На год младше мамы. Так мама даже ее имени слышать не хочет.
— В Колорадо я дурака валял одно время, а вот до Калифорнии не добрался. Грузы возил одному человеку по фамилии Кук в Денвере.
— А в войне сражались?
— Сражался.
— Папа тоже. Он был хороший солдат.
— Не сомневаюсь.
— Вы его не знали?
— Нет, где он служил?
— Он дрался у таверны «Лосиные рога» в Арканзасе, и его тяжело ранили при Чикамоге, что в штате Теннесси. После этого он вернулся домой — и по пути чуть не умер. А служил он в бригаде генерала Черчилла.
[63]
— Я-то больше в Миссури.
— Вы на войне глаз потеряли?
— Я потерял его в бою за Лоун-Джек
[64] невдалеке от Канзас-Сити. Лошадь подо мной убили, и сам я чуть не ослеп. Коул Янгер выполз под плотным огнем и меня вытащил к своим. Бедняга Коул — они с Бобом и Джимом пожизненное сейчас в миннесотской кутузке отбывают. Попомни мое слово — когда правда вся наружу-то выйдет, выяснится, что кассира этого в Нортфилде Джесси В. Джеймс застрелил.
[65]
— А вы и Джесси Джеймса знаете?
— Я его не помню. Поттер мне говорил, он с нами был в Сентралии
[66] и даже убил там майора янки. Поттер вспоминал, он и тогда был злобной гадюкой, даром что совсем мальчишка. Гораздо подлее Фрэнка, говорил. Если так, то это что-то да значит. Вот Фрэнка я хорошо помню. Мы его тогда звали Козликом. А Джесси — нет, не помню.
— И теперь вы, стало быть, на янки работаете.
— Ну, как Бетси умерла, все поменялось. Не те времена. Тогда я б о таком и не помыслил. Пустесойки
[67] из Канзаса всю мою родню пожгли и скот угнали. Есть совсем нечего было — только скисшее молоко да зеленые початки. А пожуй початков со стебля — все одно голодным спать ляжешь.
