– А когда Виталик очнется?
– Да хоть сейчас, – ответила Зойка. – Вытащить его на солнце, и морок спадет. Только Виталя настырный – боюсь, попрется за нами на станцию. Лучше мы завтра его поднимем. Пускай думает, что ночевал в сарае и все заспал.
Глаза у помощницы ведьмака затуманились. Только что разговаривали, вдруг – раз! – и она уже сама не своя. Лицо сонное, губа отвисла; глядит вроде на меня, а не видит. Словно между нами упала невидимая занавеска, нет, целая бронеплита, как в кино, когда на звездолете авария, и все коридоры – бум, бум! – закрываются этими плитищами в метр толщиной.
Сказать по правде, мне стало жутко. Жека в углу расчесывает волка и ничего вокруг не видит. Виталик с задранной ногой изображает упавшую статую футболиста. А теперь и Зойка отключилась, и остался один я нормальный человек…
Я помахал руками, Зойка – ноль внимания. Подошел, наклонился так, что мы почти коснулись носами.
– Ты че?! – отшатнулась Зойка.
Ожила!
Ох, и легко же стало на душе! Ничего я Зойке не ответил, боясь попасться на поганый язык. Только стоял и улыбался.
А она оглянулась на занятого волком Жеку и крепко зажмурила глаза:
– Ладно, давай!
«Что давай-то?» – чуть не ляпнул я.
Зойка тянула губы трубочкой, слепо тычась в воздух.
Я подумал про подосинковскую Варю: если узнает, ведь не простит… Но Зойка тоже не простит, если не поцелую! Она мне доверилась, и теперь поздно мямлить, мол, ошибочка вышла.
Я нагнулся. Щеки у Зойки были конопатые, как перепелиные яички.
– Му! – поторопила она, не разжимая губ.
Поцеловал. А что делать?
Зойка на ощупь оттолкнула меня и только потом открыла зажмуренные глаза.
– Тормозной ты, Алешка. А еще москвич! – упрекнула довольным голосом. – Ладно, давай укладываться. Надо поспать, а то ночью вареные будем.
– Спи, – сказал я, – и Жеку заставь, если сможешь. А я лучше на речку пойду.
Зойка помотала головой:
– Алеш, надо. Дядь Тимоша велел!
Стало понятно, кто уронил бронеплиту от звездолета: дядя передавал племяшке свои мысли. Хорошо, что все сразу заметно: застыл, глаза не видят – значит, ты на связи с ведьмаком. А если б он умел тайком нашептывать?! Можно было бы с ума сойти, гадая, какие мысли твои, а какие ведьмак тебе впарил!
Но спать я не лягу. Не на того напали! Да меня родная мама не заставила спать днем!
Вообще-то «тихий час» на время каникул установили для Жеки, чтобы отдохнуть от него хоть немного. Но больной мигом сообразил: он будет спать, а мама – с Ленкой развлекаться?! И устроил час капризов: то пить, то писать, под одеялом жарко, под простынкой холодно, с занавеской душно, без занавески солнце в глаза. Тогда мама решила, что я как старший брат должен личным примером… А у меня Варя некупаная! И желающих проводить ее на речку – считай, каждый второй поселковый парень!
Короче, я не сплю днем. И точка!
Я покосился на волка. Вот как с ним объясняться? Как обратиться хотя бы? «Дядя Тимоша… А почему у вас такие большие уши?»
Хихикнул я про себя да и вышел из сарая.
На улице был поздний вечер.
Малиновые облака купались в неподвижной, как стекло, реке. Солнце почти скрылось за далекими игрушечными домиками Ордынска, а в темно-синем небе взошла бледная луна.
Это что же выходит, деревенский ведьмак управляет временем?! Вот так сказал заклинание… Хотя говорить он сейчас не может – волк же. Значит, повел так руками… Нет, волк – не дирижер, чтобы лапами размахивать… Ладно, неважно. Серый то ли зверь, то ли человек захотел и сделал из дня вечер. Наверное, Землю провернул на лишние четверть оборота. За тот миг, когда я открывал дверь сарая…
– Выметайся! – подтолкнула в спину Зойка. – Семейка тормозов! То вас не уложишь, то не добудишься!
Не добудишься?! Это же совсем другое дело! Выходит, дядя Тимоша всего-навсего усыпил меня. Да пускай бы и морок навел. Подумаешь! Видал я морок: вон, Виталик лежит замороченный…
Музыкальный «Пежо» был тяжеловат в ходу. Днем я сам не заметил, как натрудил ноги, и теперь езда стала мучением: все мышцы болели, и каждая по-своему – где ныло, где кололо, где дергало. Жека тащился за мной, еле ворочая педалями. Он дрейфил, но оставаться в сарае ведьмака показалось ему еще страшнее.
Въехали в тайгу, и стало темнее. Луна бежала за нами, то и дело прячась за черными верхушками елей, и тогда мы катили почти вслепую, едва угадывая дорогу по отблескам стоявшей в колеях воды.
На три велика была одна фара – у Зойки, но та почему-то не спешила баловать нас электрическим освещением. Ехала и оглядывалась. Позади, в конце просеки, маячили деревенские огни. Если нам их видно, сообразил я, то из деревни тоже могут заметить свет на дороге.
Просека понемногу забирала в сторону, огни один за другим исчезали за деревьями, пока не погас последний. Тайга сомкнулась за нашими спинами в непроглядную черную стену.
Зойка включила фару. Впереди как два маленьких фонарика вспыхнули волчьи глаза: ведьмак ждал нас на обочине, обежав деревню по краю, чтобы собаки не подняли лай. Когда мы подъехали, он затрусил рядом с Зойкой, изредка оглядываясь на нас с братом.
Пытаясь сохранить здравый смысл, я уговаривал себя, что все это – большой, но несложный розыгрыш. Заснуть в сарае я мог и так, от усталости. Нож Зойка могла и без отвода глаз взять у тети Светы, Виталик мог притвориться. Все они – одна компания. И ручной волк не редкость… Но, глянув на эту зверюгу, которая гнала нас вчера в тумане, а сейчас мирно бежала у колеса, я опять верил Зойке. Интересно, как случится превращение. Как в ужастиках про вервольфов, когда волчья шкура трещит, лопается, и в крови и слизи из-под нее появляется голый человек? Или как в старом клипе Майкла Джексона, где он то начнет обрастать шерстью, то станет обычным человеком, и все – с песенкой?
Бежавший ровной трусцой волк вдруг сбился с шага, дернул ушами, прислушиваясь, и стал отжимать Зойкин велосипед к обочине. Пришлось остановиться. А волк обернулся, приглашающе повел головой, и, не задев ни листка, шмыгнул за придорожный куст. Зойка вломилась за ним вместе с великом, только ветки затрещали. Потом и Жека полез в кусты. Сроду он так не слушался ни меня, ни родителей. Сперва сто вопросов задаст: и как, и почему, и зачем оно надо, и что ему будет, если не послушается, и не удастся ли выклянчить какую-нибудь награду за то, что послушается… А тут смотрю, прет мой Жека напролом. Велик цепляется, ветки хлещут, он ойкает, но лезет.
Морок это ведьмачий, понял я. А вот назло не поддамся!
Зойка с Жекой повозились за кустом и притихли. Тогда я расслышал, что вдалеке гудит-подвывает автомобильный мотор.
Стало одиноко и жутко среди огромной темной тайги. Я попытался уговаривать себя – подумаешь, мотор, не «Мессершмитт» же там летит с фашистом. Вспомнился вчерашний очкарик за рулем «шишиги» с намалеванным черепом – ведь чуть не сбил Зойку и ухом не повел… На всякий случай я отошел подальше на обочину, к самому кусту. Зойки с Жекой не было ни видно, ни слышно, и мне почудилось, что их уже нет – заблудились, пропали! Хотел позвать, но горло перехватило. Я засипел, рванулся, таща за собой застревающий «Пежо» – и сам не заметил, как очутился за кустом.
