У подножия замка кипела жизнь. Там находились псарня и конюшня, какие-то хозяйственные помещения, часовня и сад. Все это было обнесено высокой и мощной крепостной стеной, за которой пролегал глубокий ров. Завершали внутренний двор две башни — круглая, новой постройки, и старая, квадратная. Там жил управляющий и несли караул солдаты. Чуть ниже основного двора располагался так называемый большой двор, тоже находящийся под защитой крепостных стен. Самым примечательным в той части был огромный луг, на котором паслись животные и тренировались лучники. Ежеутренне сэр Саймон обязательно созывал солдат и, заставив их разогнать тревожно гогочущих гусей и упирающихся овец, устраивал упражнения по стрельбе. Сам он, как видела Маша, стрелял отменно. Лук послушно гнулся в его руках, а стрела летела в цель.
Однажды девушка попросила управляющего научить ее стрелять из лука, но тот, к сожалению, отказался, твердо заявив, что дочери барона пристало ткать и вышивать, оберегая свои нежные пальчики, но никак не ранить их о жесткую тетиву лука.
Машу это расстроило, впрочем, она еще не потеряла надежды повернуть дело так, как хочется именно ей.
Также во внешнем дворе были мельница, дом мельника, где тот проживал со своей женой — грузной румяной женщиной, работающей на кухне, и, наконец, две башни. Одна предназначалась для лучников, другая служила воротами из замка. Ров вокруг внешнего двора был неглубок и постепенно сходил на нет. Очевидно, его просто не успели достроить.
Все это время девушка наблюдала за аббатом, однако пока что не заметила ничего, что могло бы подтвердить ее подозрения. Большая часть обитателей замка относилась к аббату едва ли не восторженно. Леди Роанна то и дело хвалила его благочестие и с удовольствием внимала каждому его слову. Служанки смотрели на него как на божество и в беседах между собой даже называли его красивым, чего Маша уж точно не могла понять. Отец Давид слушал его, склонив голову, и никогда не оспаривал сказанное, тем не менее девушке отчего-то казалось, будто священнику неуютно в присутствии аббата и он, при первой же возможности, спешит покинуть общество. Разве только сам барон относился к гостю без всякого пиетета, однако, видно, не мог без ежевечерней партии в шахматы, так что не доводил дело до открытого противостояния. Господин аббат держался со всеми ровно и снисходительно: был добр со служанками, галантен с леди Роанной, прям и насмешлив с бароном (тому, как старому вояке, даже нравилось такое обхождение). С Машей он говорил редко, но всякий раз с участием справлялся о состоянии здоровья, а иногда девушка ловила на себе его тяжелый холодный взгляд, который словно придавливал ее к полу, но это случалось все реже и реже.
Она долго приглядывалась к нему, пытаясь понять, узнает ли он ее, но все больше приходила к мнению, что нет. Похоже, аббат видит перед собой все ту же Марию, дочь барона, что и раньше. Ей хотелось расспросить его, но она боялась. Кто знает, к чему приведут расспросы и не лучше ли просто промолчать. Все принимают ее за Марию — ну и ладно, даже она сама почти привыкла к новому отражению в зеркале.
Тем временем Маше стало гораздо лучше. Слабость отступила, а на щеках стал появляться румянец. Но, странное дело, чем лучше ей становилось, тем хуже ощущала себя Берта, приставленная к ней в качестве служанки.
Это была совсем еще молодая девушка с молочно-белой кожей, забрызганной многочисленными веснушками. Маша почти что подружилась с ней, насколько это позволила сама Берта, вечно краснеющая и повторяющая: «Простите, госпожа!»
Уже несколько дней Берта была словно сама не своя. Она еще больше побледнела и осунулась, так, что кожа казалась почти прозрачной, а на руках и шее отчетливо виднелись тонкие синие жилочки. Особенно плохо чувствовала себя девушка по утрам. Иногда, когда она приходила в Машину комнату, ее качало от слабости, а сев за работу, служанка постепенно погружалась в прострацию и могла долго сидеть, уронив на колени челнок, глядя неподвижными глазами куда-то в угол.
— Что с тобой? — спрашивала Маша.
Берта вздрагивала, будто разбуженная посреди сна, и лепетала свое обычное:
— Простите, госпожа! Сейчас все сделаю.
Маше было жаль бедную девушку, и она не раз отправляла ее отдыхать, чем провоцировала гневную отповедь со стороны тетушки.
— Слуги должны работать! — говорила леди Роанна, хмуря широкие, словно меховые, брови. — Они по натуре бездельники и лодыри, а ты поощряешь в них самое дурное! Милое дитя, если бы ты была доброй и рачительной госпожой, то, напротив, заставляла бы их работать, ради их же пользы!
— Но вы же видите, что Берта ослабла! — возражала Маша.
— Глупости! — громогласно возражала тетушка и уверенно, словно мечом, рубила воздух ладонью. — Слабость — болезнь благородных. Не выдумывай, дите, то, чего нет! Однако… — Леди Роанна замолчала.
— Что «однако»? — переспросила Маша.
— Странно на тебя болезнь повлияла. Ты словно стала совсем другим человеком, — задумчиво проговорила тетушка. — Ну да все в руках Божьих. Может, так оно и лучше.
Состояние Берты по-прежнему беспокоило Машу. И однажды, перед ужином, она подошла к барону, отдыхающему перед камином в неудобном кресле с высокой спинкой, закрытом для мягкости какой-то шкурой.
— Я хотела поговорить с вами, сэр, — неуверенно произнесла она.
Старый рыцарь кивнул.
— Говори, не бойся, — велел он. — Чего ты хочешь: новое платье, расшитое жемчугом? А может, плащ из животов белочек? Ну конечно, — он громко хлопнул себя рукой по лбу, — близится зима, а у тебя нет новой одежды! Я плохой отец, если не забочусь о своей дочери!
Маша опустила глаза.
— Нет, вы — очень хороший отец, — едва слышно произнесла она. — Я хотела поговорить о Берте.
— Берта ведет себя с тобой дерзко? Я велю ее выпороть.
— Да нет же, вы опять все не так поняли! — воскликнула Маша, теряя терпение. — Берта очень робка и почтительна. Однако в последнее время она, должно быть, больна. Можно ли освободить ее от работы?
Барон нахмурился.
— Дочь моя, подойди с этим к моей сестре. Всем хозяйством в замке заправляет леди Роанна. Я не стану влезать в хозяйственные дела. Но если ты все-таки хочешь плащ или платье…
— Нет, спасибо.
Рыцарь взял Машу за подбородок и, повернув к свету, долго вглядывался в ее лицо.
— Я вижу, дочь моя, что ты по-прежнему печальна, — вздохнул он наконец, выпуская девушку. — Я слишком долго бился в Святой земле за Гроб Господень, я умею сражаться, могу скакать на коне через пустыню, не думая о голоде или жажде, могу один выйти против десятка неверных. Однако, уж прости, не умею угождать дамам. Но все-таки я позаботился о тебе. Мои верные слуги отправились в окрестные замки. Скоро у нас начнут собираться гости.
— Гости? — удивленно переспросила Маша, не понимая, какое отношение прибытие гостей имеет к ее собственной судьбе.
— Да, — подтвердил барон. — Мы устроим турнир и, клянусь мечом моих предков, я наконец подберу для тебя подходящего жениха!
