Он подумал, кивнул.
– И что вы задумали?
Я оглянулся по сторонам, сказал совсем тихо:
– Есть идея. Сумасшедшая, правда. Но разве мы не сумасшедшие?.. А что, если… вдруг найдем способ добраться до Юга достаточно быстро? Всей этой армией?
Он отшатнулся.
– Тьфу-тьфу, даже слушать такое страшно.
– Но если получится, – сказал я настойчиво, – какой выигрыш!.. Мы сможем взять всю южную империю без единого убитого!.. С нашей стороны, естественно, чужие потери не в счет. Полагаете, император один ушел в пещеры? Наверняка с ним те, с кем надеется восстанавливать империю: королевские войска, военачальники, советники, жены и дети… Представляете?
Альбрехт, судя по напряженному лицу, обдумывал так и эдак, наконец пробормотал:
– Добыча просто невероятная… если, конечно, успеть до того момента, как полезут из нор. Можно сразу поставить стражу. Как только начинают вылезать – по голове дубиной и – обратно в яму!.. Нечего тут лазить, разлазились… Но, сэр Ричард… как?
– Маркус, – повторил я.
Он отступил на шаг.
– Ваше величество… это такая шутка? Маркус провалился сквозь землю, все видели.
– Надо проверить одну идею, – прошептал я азартно. – Эй вы, двое! Из отряда сэра Дарабоса? Отлично. Отыщите коней себе и сэру Альбрехту!.. Вам доверяю сопровождать мою императорскую особу.
Альбрехт буркнул:
– Императорская была до битвы с филигонами… А сейчас даже и не знаю…
Среди веселящихся военачальников Палант посмотрел поверх голов в нашу сторону, мы что-то очень серьезные среди такого ликования, раздвинул друзей и пошел к нам быстрыми шагами, весь в страшно изрубленных доспехах, без шлема, со слипшимися от уже засохшей крови волосами.
– Сэр Ричард, – сказал он почтительно, – сэр Альбрехт… Что-то случилось? Располагайте мною!
Я сказал все еще тяжелым голосом, но постарался, чтобы для Паланта он звучал победно:
– Мы сокрушили самого чудовищного противника в мире!.. Но сейчас в мире такое… Так что армию после великой победы по домам, всем по большому прянику, а горстка останется завершать.
Альбрехт молчал, а Палант осторожно поинтересовался:
– Ваше величество… а что завершать?
– Начатое, – ответил я лаконично. – Или кажется, что уже все?
Он сказал с поспешностью:
– Нет, ваше величество! Сплю и вижу, как прилетит что-то еще страшнее! Так понравилось, когда меня убивают…
– Ну вот, – одобрил я, – значит, отдыхать не тянет, жаждется снова обагрить меч и услышать крики мертвецов?.. Сэр Альбрехт, запишите нашего беззаветно отважного сэра Паланта в передовой отряд десанта. Он будет счастлив столкнуться с превосходящими силами противника… Кто еще?.. А-а-а, сэр Гевекс, вижу, вижу!.. Вы даже побледнели от ужаса, что не замечу ваш пыл и жажду красиво умереть на поле брани. Еще раз умереть как-нибудь страшнее, чем в прошлый…
– Мы должны превосходить отцов своих, – подтвердил сэр Альбрехт голосом Растера, даже интонации скопировал, – и самих себя. А пока отдыхайте, сэр Палант, битвы еще предстоят, вы же знаете, под чье знамя встали!
Палант послушно вернулся к веселящимся друзьям, а мы прошли пешком почти милю, прежде чем нас догнал стук конских копыт. Испуганных коней, как понимаю, пришлось искать и ловить достаточно долго.
Альбрехту передали повод крупного жеребца в яблоках, а я свистнул, через мгновение от лагеря в нашу сторону понеслись две черные точки, что почти мгновенно превратились в Зайчика и Бобика, огромных и полных свирепой мощи.
Бобик попытался лизнуть меня в лицо, я отпихнулся.
– Брысь, предатель… От тебя Боудерией пахнет. Опять чесала и гладила?
Арбогастр фыркнул, подтверждая, что да, хотя собаки не предают, но какая из Бобика собака, какой-то пес непонятный и безродный.
Я поднялся в седло, колени ощутили жар и могучие мышцы этого зверя. Люблю чувство свирепой мощи, любителям держать хомячка в клеточке не понять лошадника.
Бобик ринулся вперед, конь Альбрехта идет рядом с арбогастром, но когда вдали наметился обрыв, мы видели, как Бобик там затормозил всеми четырьмя и резко остановился.
Не представляю, что чувствует Альбрехт, если даже у меня не просто неспокойно, а настоящий липкий страх в груди. Наконец он натянул повод и с тревогой посмотрел в мою сторону.
Не просто обрыв, а зеркально гладкая стена уходит далеко в стороны, загибается вперед и смыкается с такой же за несколько миль от нас.
Чудовищно широкий котлован, дна не видно, а послать коня к самому краю, чтобы заглянуть и увидеть дно, что-то не тянет.
Я тайком поскреб ногтем среднего пальца середину ладони, там в глубине запульсировало в ответ нечто теплое. Альбрехт помалкивает, ждет, лицо бесстрастное, но я тоже за несколько лет присмотрелся к нему и отчетливо вижу тщательно скрываемый испуг, которого не замечают другие.
Оба разведчика на легких конях вроде бы невзначай и очень деликатно, но постарались вклиниться между нами и опасным обрывом.
Бобик подошел к самому краю и, свесив голову, с интересом засмотрелся вниз.
– Скачите в лагерь, – велел я разведчикам. – Если там увидят что-то необычное здесь, передайте мой настоятельный приказ продолжать победный отдых!..
– У его величества, – уточнил Альбрехт, – все под контролем. Как обычно, хотя и не часто.
Один тут же повернул коня, второй сказал с беспокойством:
– Ваше величество, вам бы отодвинуться от края… Вдруг земля под копытами обвалится?.. Ваш конь… он тяжеловат.
– Ты прав, – ответил я коротко и заставил арбогастра попятиться от опасного обрыва. – А теперь скачите оба!.. Бобик, отойди, морда ушастая.
Альбрехт тоже отступил вместе с Бобиком, поглядывает с тревогой, а я сосредоточился на мысленном приказе этому таинственному Маркусу включить двигатели, какие бы они у него ни были, и начинать медленный, очень медленный подъем из продавленной им земли.
Глава 2
В ладони застучало чаще, ощутился жар. Я стиснул челюсти, терпел, в висках стрельнуло, и весь мир затянуло кровавой пеленой, в мозгу точно порвались какие-то сосуды, пронзило острой болью.
Я старался не поворачиваться к Альбрехту, да не увидит залитые кровью глазные яблоки, все тело наполняется расплавленным металлом, сцепил челюсти и не дышу, не выдать бы себя истошным воплем…
Целую минуту дикий жар разламывал череп и сжигал мозг, затем медленно пошел по телу вниз, воспламенил внутренности, превращая их в горелые ошметки, ноги заорали дикой болью, затем все ушло, только все тело дрожит мелко-мелко, продолжая что-то восстанавливать, регенерировать, возвращать в исходное состояние.
