Когда мы остались одни, он вдруг с тоской в голосе сказал:
— Я знаю, если меня заберут, ты ждать не станешь. Уйдешь к другому.
И тут я поняла: дело не в матери, не в Аде, не в младших братьях и сестре, которые остались бы без средств к существованию, и даже не в ужасных нравах, царящих в казарме. Дело было во мне. Антонио боялся надолго расставаться со мной, и я знала: никакие мои обещания и поступки не внушат ему доверия. Я предпочла сделать вид, что обиделась, и привела ему в пример Энцо.
— Он-то верит своей девушке, — прошипела я. — Призовут — пойдет и отслужит, и ныть не станет, хотя обручился с Кармелой. А ты подозреваешь меня неизвестно почему, тем более что ни в какую армию ты не попадешь. Стефано Карраччи не забрали, и тебя не заберут, а у вас обоих матери вдовы.
Мой напористый, но в то же время сочувственный тон немного его успокоил. И все же, обнимая меня на прощанье, он сказал:
— Смотри не забудь спросить у своей подруги.
— Она такая же моя, как твоя.
— Ясно, ясно, но ты все-таки спроси.
Назавтра я заговорила об этом с Лилой, но оказалось, что она понятия не имеет, почему Стефано не взяли в армию. Не слишком охотно, но она пообещала мне все разузнать.
Я рассчитывала получить ответ в тот же день, но мои надежды не оправдались. Отношения Лилы с мужем и его родней были далеки от идеальных. Мария жаловалась сыну, что его жена тратит слишком много денег. Пинучча что ни день устраивала скандалы и кричала, что ни за что не станет работать в новой лавке; у Стефано, возмущалась она, есть жена, вот пусть она и торчит за кассой. Стефано пытался усмирить мать и сестру, но в конце концов тоже начал попрекать Лилу за мотовство и все чаще намекал ей, что вскоре она должна будет подключиться к семейному предприятию.
Лила, которая, по моим наблюдениям, в этот период стала особенно скрытной, никогда не вступала с мужем в споры. На все его упреки она неизменно отвечала, что сократит расходы, и обещала, что, конечно, будет работать. При этом она тратила больше, чем прежде, а в новую лавку, куда раньше хоть изредка заглядывала, теперь не казала и носу. Ее синяки прошли, и она стала выбираться из дома, в основном по утрам, когда я была в школе.
Она гуляла с Пинуччей, и каждая из них старалась перещеголять другую в нарядах и расточительстве. Обычно побеждала Пина, умевшая с самым невинным видом вытянуть из Рино как можно больше денег. Тому деваться было некуда — приходилось доказывать, что он не хуже Стефано.
— Ладно я вкалываю день и ночь, — говорил он невесте, — хоть ты за меня развлечешься.
И на глазах у отца и рабочих небрежно доставал из кармана свернутую пачку купюр и протягивал Пине. Потом он лез в другой карман, как будто собирался одарить и сестру, но на полдороге «забывал» довести дело до конца.
Его поведение бесило Лилу, как бесит ворвавшийся с улицы через распахнутую дверь порыв ветра, от которого летят на пол вещи. В то же время это был верный знак, что обувная мастерская заработала по-настоящему и обувь марки «Черулло» появилась во многих магазинах города. И правда, весенняя коллекция продавалась хорошо и новых заказов поступало все больше. Стефано даже арендовал подвал под лавкой, где устроили склад и еще один цех. Фернандо и Рино трудились не покладая рук и наняли еще одного работника, но все равно засиживались в мастерской допоздна.
Само собой, не обходилось и без конфликтов. Оборудование в обещанный магазин на пьяцца Мартири пришлось покупать Стефано, что вызывало у него беспокойство — договоренность с Солара была только устная, и он не на шутку сцепился с Микеле и Марчелло. В конце концов они подписали конфиденциальное соглашение, в котором черным по белому было написано, что оборудование для магазина финансирует Карраччи. Рино прямо лучился от самодовольства: из-за того что деньги вложил его зять, он чувствовал себя хозяином, как будто они были его собственные.
— Если и дальше так пойдет, на будущий год мы поженимся, — пообещал он невесте, и вскоре после этого Пина собралась наведаться к портнихе, у которой Лила шила подвенечное платье, — просто так, посмотреть что почем.
Портниха встретила их с распростертыми объятьями. Она помнила Лилу, долго расспрашивала ее о свадьбе и попросила подарить фотографию. Лила распечатала свой большой снимок в свадебном платье и вместе с Пиной снова пошла к портнихе. По пути она решила воспользоваться случаем и выведать у золовки, каким образом Стефано добился освобождения от военной службы. Ее интересовали детали: приходили ли к ним карабинеры проверить, правда ли его мать — вдова, посылал он документы по почте или носил их на призывной пункт лично.
— Мать вдова? — фыркнула Пинучча. — Ты что, смеешься, что ли?
— Антонио говорит, если парень в семье единственный кормилец, его освобождают от призыва.
— От призыва освобождают, это верно, — если подмажешь кого надо.
— Кого?
— Призывную комиссию, кого ж еще.
— И Стефано заплатил?
— Ну да. Только об этом — никому ни гу-гу.
— И сколько надо отвалить?
— Не знаю. Он через Солара договаривался.
Лила похолодела.
— В каком смысле?
— В прямом! Ты что, не знаешь, что ни Микеле, ни Марчелло в армии не служили? Их по здоровью отмазали. Вроде как у них сердечная недостаточность.
— У них? Не может быть!
— С хорошими связями все может быть.
— А Стефано?
— Братья Солара свели его с нужными людьми. Плати денежки, и дело в шляпе.
В тот же вечер Лила передала мне свой разговор с Пинуччей, но с таким видом, будто не понимала, что подобные новости означают для Антонио. Она была в шоке — в буквальном смысле слова — оттого, что ее муж связался с Солара вовсе не ради спасения сапожной мастерской, и произошло это намного раньше, еще до их обручения.
— Он с самого начала врал мне, — с непонятным удовлетворением повторяла она, словно история с освобождением Стефано от службы в армии окончательно доказывала, что он за фрукт, тем самым снимая с нее всякие обязательства. Немного погодя я набралась храбрости и спросила:
— Как ты думаешь, если Антонио все-таки призовут и он обратится к Солара, они ему помогут?
Она окинула меня презрительным взглядом, точно я ляпнула несусветную глупость, и сказала как отрезала:
— Антонио никогда и ни о чем не станет просить Солара.
13
Я ни словом не обмолвилась Антонио об этом разговоре. Избегала встреч с ним, говорила, что нам много задают и мне надо готовиться к экзаменам.
Я его не обманывала — в школе творился сущий ад. Местные власти терзали администрацию, администрация терзала учителей, учителя терзали учеников, ученики терзали друг друга. Большинство из нас не успевали делать домашние задания, но все, как один, радовались, что в школу теперь надо ходить через день. Правда, находились отдельные личности — их было явное меньшинство, — которые возмущались ужасным состоянием школьного здания и требовали возвращения к нормальной посещаемости. Во главе этой группки стоял Нино Сарраторе, что только осложняло мне жизнь.
