Ангел нажала кнопку и аккуратно положила телефон на край стола.
Он немедленно зазвонил снова и надрывался очень долго. Почему-то она не сообразила выключить звук и решила, что самым правильным будет уйти и подождать за дверью, пока он не перестанет звонить.
Она вышла, аккуратно притворила за собой дверь – телефон всё звонил, – и тут у неё невыносимо зачесалась голова. Она запустила обе руки под перекрученные жёсткие косицы и принялась остервенело драть кожу. Под ногтями стало мокро, но чесотка, от которой на лоб вылезали глаза, не унималась.
Она зарычала, продолжая рвать волосы ногтями. Телефон за дверью звонил.
– Тихо, тихо, ты что?! С ума сошла?! – и кто-то взял её за руки.
Ангел замотала головой и стала вырываться, ей казалось, что, если она остановится хоть на секунду, кожа на голове лопнет и кровь по лбу потечёт в глаза.
– Перестань, перестань, разве можно? Пойдём со мной, я тебе помогу.
Она всё вырывалась и чесалась.
Оглянувшись по сторонам, Катерина втолкнула её в свою комнату. На девочке лица не было, и в странных, очень светлых глазах как будто прыгали зрачки.
– Подожди, остановись!
Катерина, как была, в шубе, проворно полезла в холодильник, насыпала в салфетку льда, завязала и приложила к расцарапанной голове.
– Держи вот так, слышишь? Держи, не отпускай, а то всё рассыплешь.
Ангел прижала салфетку к голове и закрыла глаза.
– Садись сюда и вот так води. Сейчас успокоится.
Она сбросила шубу, накапала в стакан каких-то вонючих капель и заставила Ангела выпить, сама тоже выпила.
– Легче?
Ангел кивнула.
– Давно они у тебя?
Ангел не поняла.
– Дреды, – пояснила Катерина. – Давно сделала?
– Недели две.
– Боюсь, не распутаем, – огорчилась Катерина. – Но я посмотрю. Сиди, не вставай.
От ледяной влажной ткани, а ещё от того, что здесь не слышно было проклятого телефона, Ангелу сделалось хорошо и легко. Сгорбившись, она сидела на стуле и глубоко и медленно дышала.
– Повернись вот так, – Катерина зашла ей за спину и стала возиться с её волосами.
Тут Ангел окончательно пришла в себя, перепугалась и засуетилась.
– Что вы делаете?
– Пытаюсь их расплести, но надежды мало, сразу говорю. Нужно было давно, сейчас уже всё свалялось. Не шевелись, ты мне мешаешь.
– Не нужно! Не нужно ничего!
Катерина, перегнувшись, заглянула ей в лицо.
– Как же? – спросила она. – У тебя там такое раздражение, воспаление почти. Если мер не принять, начнётся какая-нибудь ерунда вроде экземы.
– Я лучше в парикмахерскую потом схожу!
– Потом поздно будет, девочка.
Ангел подумала, что Пётр Артобалевский сегодня то и дело обращался к ней «девочка», и это было даже приятно.
– Да и потом, – продолжала Катерина, возясь с её головой. – У нас с тобой, можно сказать, свой салон, прямо здесь. Я работала парикмахером. Сто лет назад.
– Вы-ы?! – изумилась Ангел.
– А что тут такого? Между прочим, я была первоклассным мастером. Ко мне на две недели вперёд записывались.
Это было неудобно – вообще всё было неудобно! – но Ангел неловко повернулась и посмотрела ей в лицо. Та улыбалась.
– Вы не похожи на мастера, – пробурчала Ангел. Десять дней абсолютной честности не прошли даром. – Вы похожи на богатую бездельницу.
И перепугалась. Не всякая честность хороша, вот что стало ей абсолютно ясно за десять дней честности. Лошади никогда не врут, но люди всё же должны жить по-человечески, а не по-лошадиному.
– Ты хочешь меня обидеть, – уточнила Катерина, – или просто так сказала?
Ангел вся покраснела. Шея пошла пятнами, и лоб взмок.
– Извините меня, – сказала она.
Катерина ничего не ответила. Ангел слегка передвинула на голове салфетку со льдом и опять закрыла глаза.
– Мы все много работали, – стала рассказывать Катерина. – Просто с утра до ночи. Нужно было как-то выживать. В девяносто третьем году мне было двадцать два года. Муж институт заканчивал, и надо было что-то есть. Ну, в прямом смысле слова! И ничего нельзя было купить. А когда что-то появлялось, например, кооперативная колбаса, её тоже нельзя было купить, потому что не было денег.
– Я знаю, мне мама рассказывала, – пробормотала Ангел.
Звякнули ножницы, затылку стало немного свободней. Ангел повела головой.
– Я стараюсь, но ты не вертись, это долго. Господи, зачем ты волосы испортила? Хорошие волосы были!
– Мне нужно.
– Нет, не нужно, – возразила Катерина. – Никогда нельзя наспех принимать необратимые решения. Так мой муж говорит. Волосы – ерунда, конечно, отрастут. Но прежде чем решаться на радикальные меры, всегда надо долго думать.
– Я думала.
– У тебя вся голова расчёсана, девочка. Как ты столько выдержала, непонятно.
И они замолчали. Катерина возилась с волосами, это было очень приятно.
– А работала я в салоне на Большой Полянке, – продолжала мастерица. – Там знаменитый салон был! К нам разные известные люди приезжали стричься. Я на них смотрела, как на пришельцев с другой планеты. Один композитор на «Мерседесе» приезжал. Это, знаешь, как если бы сейчас на вертолёте прилетал! И женщины такие красивые, некоторые у Славы Зайцева одевались. И ещё я помню, как от них пахло. Духов тоже было не купить, понимаешь, девочка?
– Мне мама рассказывала, – глупо повторила Ангел.
– А однажды я обиделась на знаменитого писателя. Правда-правда!.. Я прочитала в газете интервью. Он там про Россию рассуждал, про судьбы народа. А потом сказал, что ему самому на самом деле ничего не нужно – вполне достаточно яичницы с ветчиной, грибной похлёбки, телячьей отбивной, красного вина и хорошего сыру. – Катерина тихонько рассмеялась. – Как я оскорбилась, девочка, до сих пор помню!.. Я потом часто о нём думала. Мне казалось, что если у каждого человека будет отбивная, сыр и вино, на земле наступит райская жизнь.
– А может, и наступит, – протянула Ангел задумчиво. – Если только у каждого, по-честному.
– У нас наступила, – отозвалась Катерина. – Мы так старались зарабатывать, и постепенно стало получаться. Я помню какой-то Новый год, до этого всё время голодно было, а тут вдруг заработок подвернулся, и у него, и у меня. И он повёз меня в универмаг на Алексеевской и там так шикарно купил ёлочных игрушек на какие-то бешеные деньги. И стол мы собрали!.. С бужениной, копчёной колбасой. Шампанского купили целый ящик. Такое счастье!
Ангел подумала, что ей никогда не приходило в голову измерять счастье бужениной и шампанским.
