Что до архитектора Коммексо Роджо Пикслера, то и у него были собственные амбиции и собственные тревоги.
В самом сердце его сверкавшего огнями города, укрытое от глаз прохожих, что заполоняли улицы метрополии, стояло неприметное здание цилиндрической формы с круглым коридором посередине, стены которого от пола до потолка были заняты экранами. Именно сюда стекались донесения всех десятков тысяч шпионов, денно и нощно трудившихся, чтобы передавать информацию на дисплеи Всевидящего Ока доктора Щипцоверна.
Роджо Пикслер все чаще и чаще посещал этот круглый зал. Он без устали перемещался вдоль стены зала и напряженно вглядывался в бесчисленные экраны. Информация, поступавшая из Тацмагора, Балаганиума и Веббы Гаснущий День, его почти не интересовала. В последние дни все свое внимание он сосредоточивал на рапортах, поступавших из морских глубин.
Час за часом скользил он вдоль стен Круглого зала на своем летающем диске, заложив руки за спину и широко расставив ноги, и всматривался в экраны, чтобы не пропустить свежую информацию из самых потаенных и труднодоступных глубин Изабеллы. А все почему? Да потому, что там тоже, оказывается, существовала жизнь. Его водоплавающие шпионы, однажды спустившись гораздо ниже, чем обычно, заметили на стенах пещер, лежащих глубоко под дном Изабеллы, следы гигантских когтей. Из чего Пикслеру стало ясно, что в неизведанных глубинах моря обитают таинственные существа, которых ему непременно и немедленно следует изучить.
Когда же он, не зная, куда и к кому обратиться за разъяснением этого феномена, по чистейшему наитию пролистал волшебные книги, украденные по его заказу, там обнаружилось куда больше сведений об этих тварях, чем он мог рассчитывать.
В седьмом томе Люмерикова «Шестикнижия» он натолкнулся на апокалиптический текст, где приводилось достаточно подробное описание обитателей глубин Изабеллы. То были существа, именуемые реквиями, чья приверженность злу превосходила пределы самого бойкого воображения. Согласно Дадо Люмерику, они с незапамятных времен жили «в наиглубочайших пучинах Матери Морей».
Но они не останутся там навсегда, пророчествовал Люмерик. Придет время, когда эти существа поднимутся из глубин.
«С бесконечным терпением, — писал Люмерик, — ждут они того времени, когда тьма окутает все наши острова и не будет больше ни солнца, ни луны, ни звезд. В кошмарную Полночь, когда свет будет уничтожен, они явятся, подобно губительной язве, чтобы совершить такие злодеяния против всех живущих, против самой жизни, что после этого весь порядок вещей изменится навеки.
Я, Дадо Люмерик, в предвидении свершения этого моего пророчества, почитаю себя особо взысканным судьбой и не устаю ее благодарить за то, что глаза мои не узрят сих кошмаров, кои не под силу вместить разуму человеческому, ибо ко времени свершения оных меня уже не будет среди живущих. Величественные города обращены будут в прах вкупе с величайшими героями и светлейшими умами из числа мужчин и женщин, и прах тот развеян будет ветром...»
Пикслеру эти пророчества Люмерика запали глубоко в душу, в особенности слова о разрушении городов. Увидеть, как Коммексо будет стерт с поверхности Пайона? Словно его и не существовало? Это немыслимо!
Значит, ему необходимо было должным образом подготовиться к приходу этой «кошмарной Полуночи», когда реквии явят себя миру. Следовало составить план действий, организовать оборону. Если реквии поднимутся из глубин, как уверял Люмерик, Роджо и город его мечты должны встретить их во всеоружии, чтобы наперекор всем пророчествам выстоять в поединке с тьмой.
И архитектор Коммексо кружился вдоль стен, изучая экраны, следя за малейшими признаками движения в неизмеримых глубинах мамы Изабеллы...
Ну а в Цыптауне шел снег. Во всяком случае, это было очень похоже на снегопад.
Кэнди стояла на заднем дворе дома номер тридцать четыре на Последовательной улице и смотрела на белые хлопья, которые кружились над ней и устилали пушистым ковром коричневую землю и серо-зеленую траву.
Но было что-то странное в этом кружении снежных хлопьев. Во-первых, они стали падать с неба в самый разгар летней жары. Лоб Кэнди покрывали капельки пота, футболка прилипла к спине. А во-вторых, снег сыпался с безоблачного синего неба.
«Странно», — подумала она.
И, вытянув вперед руку, поймала одну из снежинок. Та была мягкой, пушистой. Кэнди разжала пальцы. На снежинке виднелась капелька крови. Кэнди это показалось подозрительным, и она стала внимательно ее разглядывать. Ладонь была теплой, однако снежинка не таяла. Но тут налетевший невесть откуда порыв ветра унес снежинку прочь. На ладони у Кэнди осталась кровавая полоска.
Она проворно поймала другую снежинку. Потом еще и еще одну. И тут только поняла, что это были вовсе не снежинки, а перья. Куриные перья. В воздухе летали мириады перьев.
Кэнди почувствовала, как они касаются ее лица. Некоторые оставляли на ее щеках кровавые полосы. Жуть. Она попыталась вытереть полоски тыльной стороной ладони, но перьев в воздухе с каждой секундой становилось все больше.
— Кэнди!
Из дома вышел отец с бутылкой в руках.
— Что это тебе вздумалось тут стоять? — сердито спросил он.
Кэнди помотала головой. Она сама не знала, зачем стоит здесь. Быть может, она вышла, чтобы посмотреть на снегопад? Она не помнила.
— А ну, быстро домой! — потребовал отец.
Шея у него покраснела, глаза налились кровью. Взгляд был злой и упрямый. Кэнди знала, что сейчас с ним следует себя вести предельно осторожно, иначе он, того и гляди, выйдет из себя.
— Ты слышала, что я сказал?! Живо!
Кэнди не знала, на что ей решиться. Она не собиралась спорить с пьяным отцом. С другой стороны, ей так не хотелось возвращаться в дом. Очутиться под одной крышей с ним, в его теперешнем состоянии...
— Я хочу еще немного погулять, — мягко произнесла она.
— Это еще что такое? Какие такие гулянки? Домой, черт тебя побери!
Он схватил ее за шею и с силой дернул, так что голова Кэнди почти вплотную прижалась к плечу. Кэнди взвизгнула от боли.
И словно в ответ на этот ее крик во дворе раздался немыслимый шум — кудахтанье множества кур. Они были повсюду, весь двор был полон белоснежных кур. При виде них Кэнди почувствовала тошноту. Сколько клювов, когтистых лап, блестящих маленьких глаз, голов, увенчанных красными гребешками! Эти головы то и дело склонялись набок, и блестящие глазки заглядывали ей в лицо.
— Как они сюда попали? — спросила она, протягивая руку, чтобы высвободить шею из пальцев отца.
— Они здесь живут, — ответил он.
— Что?
— Ты меня прекрасно слышала! — Он сердито ее встряхнул. — Господи, как же ты глупа! Я же сказал, они здесь живут. Гляди!
Кэнди перевела недоуменный взгляд на дом. Отец оказался прав. Цыплята были на крыше, отчего та казалась укрытой белоснежным ковром с сотнями блестящих глазок; они были на подоконниках, они были в кухне, на кухонном столе и в раковине. Посреди кухни Кэнди увидела мать. Та стояла понурившись и плакала.
