Монах внезапно осекся, оглянулся:
– Эй, чада, не отставайте! Напугал я вас? Ничего, все подлинные ужасы у вас еще впереди!
Малинка споткнулась.
Ей было страшно.
– И все-таки я не пойму, – упрямо сказал Серега, стараясь не подавать виду, что ему, может, еще страшней. – Почему вы уверены, что именно я ваш потомок? Может, это Малинка! Мы ведь практически одновременно здесь появились!
Монах снисходительно хмыкнул:
– Нет, это истинно ты! Вот скажи – имя фамилии твоей какое?
Имя фамилии?! Это еще что такое?!
Но тут же Серега вспомнил, как мадам Жужу на одном уроке рассказывала про «ложных друзей переводчика». Так называются иностранные слова, которые совпадают с русскими по произношению, но имеют совсем другое значение.
Например, пижон у нас – это франт, зацикленный на своей внешности. А во Франции pigeon – голубь. Компас у нас – такая штука, которая показывает север и помогает ориентироваться на местности. А во Франции compas – циркуль. Таких слов довольно много. Ну а famille у французов значит семья, а у нас фамилия – общее название для всего семейства. Имя для фамилии, значит!
– Сапожниковы мы, – солидно сообщил Серега.
Монах нахмурился:
– Сапожниковы? Не то… А еще какие прозванья в роду встречались?
– Мамина девичья фамилия Захаркина. Дедушка, ее папа, рассказывал, что у них в роду из поколения в поколение рождались только сыновья, поэтому фамилия так долго существовала, а потом родилась мама и ей пришлось сменить фамилию, когда она за моего папу замуж вышла. Поэтому я Сапожников, а не Захаркин.
– Захаркин! – хихикнула Малинка. – Хорошая фамилия! Только смешная.
– Конечно смешная, – согласился монах. – Только не Захаркины были твои предки! Не Захаркины, а Знахаркины!
– Знахаркины… – повторил Серега как зачарованный, и внезапно ему вспомнился один разговор взрослых, который он слушал вполуха, ничего не понимая и почти засыпая.
Дед, мамин отец, рассказывал, будто после революции у их семьи были серьезные неприятности, потому что в их роду были знахари, а за такое непролетарское происхождение в те времена могли и к стенке поставить…
И только теперь до Сереги дошло, что это значило. Его предкам пришлось фамилию сменить! Убрали в ней одну букву – и спаслись от неприятностей, а может, и от смерти.
– Погодите, – сказала Малинка задумчиво. – Вроде бы монахам жениться не разрешается. Как же у вас могли оказаться потомки?
– Я ж не родился в рясе да клобуке[8] – меня иезуит силком постриг, – повторил монах. – А до той поры была у меня любимая… Мать ее знахарством промышляла, на всю округу славилась, Марьюшку мою так и записали в бумаги, когда чиновники приехали перепись проводить: Марья Знахаркина. Коли я женился бы на Марьюшке, она стала бы Савельева. Так и дети, и внуки наши звались бы. Но я не успел на ней жениться: заковал меня настоятель в цепи! Родился у Марьюшки сын без отца – и его стали кликать Знахаркиным. А мне заповедал злобный колдун-иезуит стоять ни живым, ни мертвым, покуда не явится наследок неумытый, чадо мое от седьмого колена, и в ночь купальскую не…
Тут монах осекся, помолчал, вздохнул и обыденным голосом сообщил:
– Пришли мы. Прощаться будем.
Они стояли перед маленькой, низенькой дверкой. Монах протянул руку – и дверка начала медленно приотворяться.
В жизни Серега не слышал такого громкого скрипа, какой издавали петли этой двери! И открылась она всего на чуточку. Наверное, отвыкла это делать за те несколько лет, а может, десятилетий, а то и столетий, пока была накрепко заперта!
Вдруг Малинка вскрикнула и согнулась, держась за ногу.
Чуть приподняла штанину шаровар и стала озабоченно осматривать левую щиколотку.
На ней была небольшая ссадина.
– Где-то поцарапалась? – спросил Серега.
– Это меня тот поцарапал, ну, который наверху за ногу схватил, – с досадой сказала Маринка. – У него не ногти, а когти! Надеюсь, никакую инфекцию не занес, а то щиплет все сильней да сильней.
– Конечно, хорошо бы пластырем заклеить, а то носком еще больше натрешь, – сказал Серега, рассматривая тонкую загорелую щиколотку. В смысле, царапину на щиколотке… – Вот интересно, тут вообще лекарства есть? Аптечка, может, какая-нибудь завалялась?
– Тут ничего нет, – мрачно сказал монах. – Никакого зелья целебного. И врачи, и хворые, и служители давно разбежались, остался только доктор Краев…
– Краев? – повторила Малинка, внезапно насторожившись.
– А что? – быстро спросил монах. – Неужто ты его знаешь?
Малинка пожала плечами и отвела глаза:
– Просто слышала где-то эту фамилию, вот и все.
Серега подумал, что монах все же странные вещи говорит: как же больные и служители разбежались, когда в верхнем коридоре народищу полно, а лифт исправно гоняет баба Нюра?!
– Может, у бабы Нюры пластырь найдется? – пробормотал он.
– Нет, милок, – вздохнул монах, – нету у нее ничего. К тому ж супротив сего перечеса никакой пластырь не поможет. Теперь вам надо из монастырского леса убраться до полуночи. Со всех ног бегите!
Он вытолкнул сквозь узкую дверную щель Малинку, а Серегу на миг придержал за плечо:
– Послушай-ка, чадо ты мое родимое! Хоть ненадолго, а дал ты мне свободы. Я б за то в ножки тебе поклонился! А уж коли ты меня от жизни моей неживой избавишь, век на небесах за тебя молиться буду. Благодарен тебе останусь и за гробом, ты это запомни! Но… коли увидишь меня в лесу – беги от меня со всех ног! Спасайся! И от всех – от всех других. Всех берегись – знакомых, незнакомых… Понимаешь? Мы все вам чужие. Мы вам враги… Вот разве что животные людям верны остаются. Тем, кому служили раньше. И даже тем, с кем враждовали… Вообще у зверей там свои законы, нам непонятные! Собираются они в купальскую ночь к людям, из таких далей приходят, что ни в сказке сказать! Зверей не бойся, а людей – тех опасайся! А еще… а еще на нее посматривай… Дай-то Господи, чтобы я ошибся, но…
В эту минуту Малинка громко вскрикнула, и монах, прощально взглянув своими темными, мрачными глазами в глаза Сереге, толкнул его так, что он вылетел в коридор как пробка из бутылки, практически ничего не поняв из того, что только что услышал.
Тем временем Малинка уже добежала до двери, ведущей на крыльцо, и распахнула ее. И замерла, глядя на два автомобиля, которые подлетели к крыльцу один за другим, ярко освещая фарами двор и свистя тормозами.
Первым автомобилем был уже знакомый Сереге серый «Рено» Валентина, а следом за ним примчалась не менее знакомая «Скорая», при виде которой Сереге захотелось куда-нибудь деться и сидеть там как можно дольше.
Не высовываясь…
Он дернул Малинку за руку и заставил спрятаться за дверью.
