Так вот, я подошел к нему и сказал: «Ты кажешься мне знакомым. Не ты ли прославленный боец по прозвищу Терьер?» Сказал я это, как вы понимаете, с самым восхищенным видом. Парень посмотрел на меня вроде как с подозрением, но после заулыбался. «Да уж, – говорит. – Давненько меня никто этим именем не называл!»
Повторюсь, но скажу: он очень переменился. Голос у него стал очень мощный и гулкий: сразу видно, привык человек настаивать на своем. Мы с ним выпили, закусили, возобновили знакомство. Терьер мне сказал, что по-настоящему его зовут Уилки Грэйвз. Папаша же помер несколько лет назад, я и спрашивать не стал отчего. И до самого конца разговора так и не всплыло, чем он теперь на жизнь зарабатывает. Я не решился спросить – мало ли, думаю, вдруг он до сих пор связан с боями и азартной игрой, а я ни в то ни в другое больше ввязываться не хотел. Вместо этого мы с ним заговорили про дрек. Я показал Уилки книги, буклеты и всякую мелочевку, что у меня была при себе. Он очень заинтересовался, рассказал про другие предметы дрека, которые повидал. Помнится, купил у меня страницу старой газеты… Хоть что-то я в тот день продал, и то хлеба кусок!
Потом мы оба ушли каждый к себе, и лишь на следующий день я увидел, как он перед гостиницей готовил в путь свой фургон. Тогда и выяснилось, чем он занимается. – Пип посмотрел на Бродгёрдла, который всю его речь так и просидел с выражением презрительного безразличия на лице. – Уилки держал в руках ящик с едой. В нем были бутылки с водой, куски хлеба, пригоршня яблок. Пока мы с ним болтали, он открыл запертую дверцу фургона и поставил ящик внутрь, на пол. Там сидели три женщины и двое мужчин – все закованные в цепи. Грэйвз увидел, как у меня рожа вытянулась, глядит этак насмешливо, а у меня язык парализовало. Наконец спрашиваю с надеждой: «Так ты преступников подрядился возить?..»
«Преступников? – криво улыбается Уилки. – Нет, Пип, я не шериф». Мой ужас, конечно, от него не укрылся. Смотрит он на меня, а потом как захохочет, смех был громким и глубоким, будто шел из бочки! «Значит, ты смотрел, как мальчишку собаки рвут, и в ус себе не дул, а теперь при виде нескольких рабов на цепи чистоплюйство нападает? Право же, странное у тебя понятие о правильном и неправильном, Энтвисл…»
Ропот на скамьях парламентариев сделался громче, в голосах звучали гнев, ужас, неверие. Пип слушал, грустно качая головой.
– Что я мог сказать ему? – продолжал он. – Уилки был прав от первого до последнего слова. Вот я и стоял молча. Грэйвз жизнерадостно помахал мне на прощание, запер фургон, взобрался на передок и покатил вон из города…
Мистер Фентон поблагодарил Пипа за показания. Пока ждали вызова следующего свидетеля, гул голосов в рядах парламентариев стал слышней прежнего. Шадрак улыбнулся, уловив несколько фраз: «…возмутительно, попросту возмутительно…», «Безрассудство…», «…ничего более отвратительного…».
Шадрак покосился на Кассандру. Та едва заметно кивнула.
– Очень впечатляющие показания, – сказала она.
Судьям пришлось успокаивать присутствующих, прежде чем мистер Фентон смог пригласить следующего свидетеля.
– Мисс Сьюзан Эби, ваша честь, – представил он хрупкую женщину с косами.
Услышав свое имя, та молча поднялась.
Она нервничала. Руки сжимали желтый носовой платочек, так скручивая его, словно пытались выжать из линялой ткани последние капельки влаги.
– Пожалуйста, не торопитесь, мисс Эби, – ободряюще проговорил мистер Фентон. – Я вполне понимаю, с какими трудностями вы сталкиваетесь, решившись присутствовать здесь сегодня. Судьи и я – мы все благодарим вас за ваши показания.
Маленькая женщина медленно подняла взгляд, посмотрела Фентону в лицо. В дальнейшем она так и смотрела на него до самого конца выступления, словно боялась, что, отведя взгляд, увидит нечто невыносимое.
– Пожалуйста, назовите человека, сидящего рядом с мистером Эпплби.
– Его зовут Уилки Грэйвз, – тихо проговорила мисс Эби.
– Благодарю вас. Пожалуйста, мисс Эби, расскажите, как вы с ним познакомились.
Несколько долгих секунд она молча страдала, глядя в глаза Фентону. Он слегка улыбнулся. Сьюзан Эби глубоко вздохнула и начала:
– Я встретила его пятнадцать лет назад. Мне тогда одиннадцать стукнуло… Мои мать с отцом умерли, и мы с сестрой нашли пристанище у соседа, который содержал что-то вроде детского дома. Только за наш постой платить было некому, а отрабатывать свое содержание мы за малостью лет еще не могли. Через три месяца и четыре дня после того, как мы оказались в приюте, нас забрал Грэйвз. Того, что он нас купил, я в то время не знала. Мы с Кэрол думали, он нас удочерил… – Сьюзан говорила так быстро, как только могла, ей пришлось немного отдышаться. – Свою ошибку мы поняли, когда Кэрол продали фермеру близ Грязевых Полей, а меня – на фабрику примерно в шести часах пути. На целых семь лет после этого я потеряла из виду сестру… Потом мне удалось сбежать и найти ее; так, благодарение Судьбам, мы воссоединились.
– Вы совершенно уверены, что вас и Кэрол именно продали? – как можно деликатнее спросил мистер Фентон.
– Да, – ответила Сьюзан, сумев придать голосу даже некоторую твердость. – Оба раза я видела, как из рук в руки перешли деньги.
– Когда-либо после этого вы встречали Грэйвза?
– Нет. Разыскав друг друга, мы с Кэрол перебрались в Новый Акан. Там нет работорговли, там мы до сих пор вели самостоятельную жизнь. И Грэйвза, благодарение Судьбам, я до нынешнего дня ни разу не видела.
– Огромное вам спасибо, мисс Эби.
Шадрак с некоторым любопытством наблюдал, как Бродгёрдл, не меняясь в лице, все время пристально созерцал балкон. Казалось, свидетели с их показаниями его нимало не интересовали. Зато парламентарии с каждым новым выступлением оживлялись все больше. Они более даже не пытались скрывать отвращение и гнев. Быстрый обмен мнениями, последовавший за рассказом мисс Эби, звучал весьма недвусмысленно.
– Я вот спрашиваю себя, – шепнул Кассандре Шадрак, – как толковать поведение премьера, как уверенность или капитуляцию?
Она улыбнулась:
– Естественно, это уверенность. Хотя лишь он один знает, на чем основанная…
– Следующим я хотел бы вызвать Виктора Манса, – объявил мистер Фентон, когда судьи вновь призвали присутствующих к тишине.
Неуклюже поднявшись, Виктор Манс бережно положил шляпу на стол. Отвечая на все те же вопросы мистера Фентона, он, медлительно подбирая слова, поведал, что тоже знает человека рядом с мистером Эпплби как Уилки Грэйвза, и с кривой улыбкой добавил:
– Мы, кто лучше знал, его еще Уилки Могилой прозвали. Такая у него была репутация – загонять тех, кого продавал, в могилу до срока. Он меня самого три раза покупал и продавал трижды, – продолжал Манс угрюмо, – поскольку через меня у покупателей вечно неприятности начинались. Полагаю, я и самому Грэйвзу жизнь не украсил, – добавил он с удовлетворением. – Из-за меня им покупатели были недовольны.
