Доктор вручил ему бокал виски.
За вашу удачу, мистер Дрейк.
За вас, сэр.
Звякнули, соприкоснувшись, два бокала. Тикали часы. Доктор откинулся на спинку кресла, которое в ответ издало звук, подобный вздоху, – что-то до боли знакомое из далекого прошлого.
Вы верите в провидение, мистер Дрейк?
Не знаю. Никогда об этом не задумывался.
Как и я в вашем возрасте. Так что мой вопрос, пожалуй, неуместен. Но сейчас, оглядываясь назад, я могу честно сказать, что верю в провидение.
Я познакомился с этой женщиной – мисс Дивнией Лад – двадцать пять лет назад, продолжил доктор. И по сей день считаю это знакомство большой удачей. О ней годами ходили самые разные слухи. Местный врач, мой предшественник, предостерегал меня насчет этой «женщины в лесу». Говорил, что люди в ее присутствии ощущают дискомфорт, а порой и страх. Но большинство врачей относилось к ней терпимо. Один из них даже позвал ее принимать роды у своей жены. Странные были времена, мистер Дрейк.
Когда меня попросили ее осмотреть, она уже несколько недель бродила по лесу. Без одежды, невзирая на погоду. Было это вскоре после Первой мировой. Кажется, году в двадцать втором. Про словам местных жителей, она сошла с ума, похоронив своего возлюбленного. Это было все, что я о ней знал, когда прибыл туда весенним днем двадцать пять лет назад.
Помню, как вел ее обратно к фургончику, бормоча какие-то жалкие банальности – о том, что жизнь продолжается и все такое. Я был молод, и только это могу сказать в свое оправдание.
По счастью, она не сознавала своего состояния. Наша встреча виделась ей как встреча двух коллег и единомышленников, как сочетание научного подхода – то есть моего – с ее традиционным. Так она думала. У нее были множественные рассечения на руках и ногах и болячки вокруг рта. И еще сухой скрипучий кашель, насколько я помню. Я хотел послушать ее легкие, а она заявила, что ее изнутри гложет горе. Я предположил воспаление легких и решил посмотреть ее горло. Сказал: Откройте свой рот. А она в ответ: Открой свой разум.
Доктор рассмеялся.
Открой свой разум! Я сказал, что она может умереть, если не поселится где-нибудь в теплом сухом месте и не прекратит эти ежедневные заплывы. А она: Я плаваю потому, что мне это необходимо. Это меня укрепляет. Я говорю: Но вы хотя бы можете ограничиться только утренними купаниями? А она: Я плаваю всегда во время прилива. Так уж я устроена. Моя мама была русалкой. Вините во всем луну. Я не встречал никого, кто бы разговаривал подобным образом и воспринимал мир так, как воспринимала его она. Это меня заинтриговало, да и профессиональный интерес присутствовал, не без этого. Наблюдал ее ежедневно на протяжении двух недель. И каждый день она рассказывала мне о своей жизни и о реке. Приглашала меня в фургон и рассказывала о своей матери, о своем отце. В свой последний визит, послушав ее легкие с помощью стетоскопа, я не выявил никаких хрипов, никаких аномалий. Только звук глубокой скорби. Такой диагноз я поставил впервые в своей практике.
«Меланхолия» – этот термин использовался в Викторианскую эпоху. Тоска. Депрессия. Ощущение невосполнимой потери. Называйте это как угодно, но я сам не понаслышке знаком с тем безумием, которое охватывает тебя после утраты любимого человека. Только я держу эти чувства под спудом, не выставляю их напоказ, чтобы не пугать окружающих. Такова цена респектабельности. Хотя чувства все равно не исчезают, они таятся в глубине зрачков, прикрываются повседневными хлопотами. Я был респектабелен, и многие люди приходили в наш дом с какими-нибудь дарами или просто со словами утешения. Моя скорбь никем не истолковывалась превратно – потому что я был респектабелен. А ведь я был так же безумен, как она, мистер Дрейк. Но при этом не забывал начищать до блеска свои туфли. Взгляните сюда.
Он достал раздвоенную ветку дерева из медной подставки рядом с камином, где она хранилась вместе с кочергой и щипцами.
В последний вечер она подарила мне эту «волшебную лозу», пообещав, что с ее помощью я найду свою любовь.
Дрейк улыбнулся.
И как, помогла?
Представьте себе, наилучшим образом. В следующий уик-энд я был на свадьбе своего коллеги и там с первого же взгляда влюбился в красавицу Белинду Фолкс, а еще через три дня, целуя Белинду, я держал над ее головой эту самую «волшебную лозу», как веточку омелы. Вскоре после того мы обручились. Потом состоялась свадьба. Все было так, как положено. Я усердно трудился. Мы растили детей. Переехали в Лондон, потом вернулись в Корнуолл. И в этой круговерти я позабыл о мисс Лад.
Доктор провел рукой по старой шишковатой ветке орешника и увидел свою ладонь такой, какая она была в молодости, с еще не исследованной линией жизни. И он снова вспомнил тот последний вечер в ее фургоне. Вспомнил закат с игрой красок в кронах деревьев и золотые лучи на фоне лазури, постепенно переходящей в густую синеву. Казалось, этот вечер со всем его великолепием был создан исключительно для них двоих. И тогда он впервые в жизни ощутил неколебимую и всеобъемлющую умиротворенность. Где-то между Богом и медициной есть место для меня. Так она сказала, и эти слова накрепко врезались в его память. Он осушил еще один стакан сладкого тернового джина, который развязал ему язык и смягчил сердце, а тепло и травяные ароматы в старом фургоне придали ему смелости, и он смог выложить как на духу все терзавшие его страхи. И сейчас у него защипало глаза при воспоминании о том, как она взяла его руку и повернула ладонью кверху, как провела пальцем по шраму (Это от скальпеля, сказал он), как он послушно держал раскрытую ладонь под ее изучающим взглядом. Он тогда спросил с тревогой: Что ты видишь? Потому что на глаза ее набежала тень, и только годы спустя он понял, что этой тенью был его сын: красивая и четкая, но внезапно обрывающаяся линия.
Что ты видишь? – повторил он вопрос. И она сказала: Счастье. Я вижу годы счастливой жизни. Она знала, что все хотят услышать именно эти слова. Позднее она провожала его в темноте; крепкий соленый бриз мешался с тяжелым запахом земли. Она провела его сквозь влажные заросли папоротника до дороги, где он оставил свою машину. При прощании Дивния подняла взгляд к звездному небу и указала на яркую белую звезду. Это твоя звезда, доктор Арнольд, сказала она. Ориентируйся по ней, и она всегда приведет тебя к дому. Так оно и было впоследствии.
Доктор Арнольд развернул чистый носовой платок.
Извините меня, сказал он. Сегодня, похоже, день привидений. Или лучше назвать это днем воспоминаний? Полагаю, люди предпочитают воспоминания привидениям.
Раздался бой часов.
Кстати, именно мисс Лад помогла явиться на свет Дугласу, еще до встречи со мной.
Что? – растерялся Дрейк. Но как? Я не…
Дуглас был моим приемным сыном – я женился на вдове с ребенком. Его отец погиб в Первую мировую. Такие вот дела, мистер Дрейк.
Я о многом хотел бы вам рассказать, продолжил доктор Арнольд. Однако это вопрос времени. Вашего времени прежде всего, ведь вы уже сделали для меня так много, и благодарность моя безгранична. Но я хотел бы вам кое-что показать. Нечто достойное вашего внимания, как мне кажется. Если бы сам я увидел это вовремя, все могло бы сложиться иначе. Кто знает?
