– Алчность и страх, – втолковывал Зумурруд своим трем собратьям-правителям, когда они по своему обычаю собрались на темной туче, курсировавшей над Землей в районе экватора, откуда они могли наблюдать и оценивать жалких смертных внизу, – страх и алчность – инструменты, позволяющие до смешного легко управлять этими насекомыми.
На этих словах Забардаст громко расхохотался, потому что Зумурруд, как всем было прекрасно известно, чувством юмора не мог похвастать ни в малейшей степени. Зумурруд с откровенной злобой зыркнул на него. Пропасть между двумя Великими Ифритами день ото дня ширилась. Они уже раз уладили свои счеты, заключили союз, объединили силы, но неприятности между ними назревали вновь. Слишком давно они были знакомы, и дружба их близилась к концу.
В сердце темного облака потрескивали молнии. Раим Кровопийца и Сверкающий Рубин поспешили переменить тему разговора.
– А религия? – спросил Кровопийца. – С ней как быть? Верующие там внизу размножаются пуще прежнего.
Сверкающий Рубин, самозваный Властитель Душ, даже и думать не желал про богов или рай. Волшебная страна – вот его парадиз, и нет надобности выдумывать еще более возвышенный или более ароматный сад. Поддаваясь любви к запретам (тут он мог бы тягаться с Ищущими Знания), он рявкнул:
– Немедленно запретить! Что за цирк!
Зумурруд Великий и Колдун Забардаст, услышав такое, буквально зашипели-заполыхали от злости. По краям контура они зашкворчали, как сотня яиц, разом вылитых на раскаленную сковороду, и Сверкающий Рубин, а также Раим Кровопийца поняли, что два их подельника сильно изменились.
– Что с вами такое? – поинтересовался Кровопийца. – Давно ли к нимбоносцам присоединились?
– Не дури, – лукаво подмигнул Забардаст. – Мы устанавливаем на Земле царство террора, и лишь одним предлогом можно оправдать это в глазах дикарей: это, мол, слово того или иного бога. От имени божества можно устроить ад на Земле, и большинство здешних дураков проглотят это, как горькую пилюлю.
– То есть это стратегия, уловка? – переспросил Сверкающий Рубин. – Тогда понимаю.
Но тут восстал во гневе Зумурруд Великий, а гнев этого мощного великана малость пугал даже собратьев-джиннов.
– Довольно богохульств! – провозгласил он. – Склонитесь перед Словом Божьим или тоже окажетесь в числе Его врагов.
Это потрясло всех трех его собеседников.
– Ого, ты запел новую песенку, – сказал Кровопийца, скрывая изумление. – Кто тебя научил?
– Ты всю жизнь пьянствовал и убивал, играл в азартные игры, трахался да спал, – добавил Сверкающий Рубин, – так что нимб святого тебе не к лицу, как и эта золотая корона – она, кстати говоря, тебе мала, поскольку изготовлена была для человеческой головы, которую ты без спроса оторвал от тела.
– Я взялся за философию, – пробурчал великан, краснея, сам донельзя смущенный таким признанием. – Учиться никогда не поздно.
Преображение безбожного великана Зумурруда в воина высшей власти было последним достижением мертвого философа из Туса. Газали обратился в прах, а джинн состоял из огня, но и в могиле мыслитель еще помнил приемчик-другой. Или сформулируем иначе: когда существо, всю жизнь выражавшее себя только в поступках, наконец-то подставляет ухо словам, нетрудно влить в его уши все, что пожелаешь. Зумурруд сам пришел к философу. Он готов был принять то, что скажет ему мертвец.
– Всякое существо, имеющее начало, имеет причину своего начала, – сказал Газали, – и мир тоже имеет начало, а значит – имеет причину своего начала.
– К джиннам это не относится, – вставил Зумурруд. – Нам не требуется причина.
– У вас есть отцы и матери, – напомнил Газали, – следовательно, есть и начало. Вы тоже существа, имеющие начало. Следовательно, у вас должна быть причина. Это очевидно подсказывает сам язык, а мы можем лишь следовать за языком туда, куда он ведет.
– Язык, – медленно повторил Зумурруд.
– Все сводится к словам, – сказал Газали.
– А как же Бог? – искренне озадаченный, переспросил Зумурруд при следующей встрече. – Разве у Него не было начала? Если не было, откуда же Он взялся? А если было, то какова Его причина? Не понадобится ли Богу Бог прежде него и так далее вспять до бесконечности?
– Ты не так глуп, как выглядишь, – снизошел Газали. – Но ты должен понять, что и твое замешательство опять-таки возникает из проблем языка. Термин «начало» подразумевает существование линейного времени. И люди, и джинны живут в этом времени, мы рождаемся, живем, умираем, у нас есть начало, середина, конец. Но Бог живет в иного рода времени.
– Существуют разные виды времени?
– Мы живем в том, что можно бы назвать временем становления. Мы рождаемся, становимся самими собой, а потом, когда приходит Разрушительница Дней, мы перестаем быть и становимся прахом. Прахом, одаренным, в моем случае, речью, но все же прахом. А время Бога – вечно, это время бытия. Прошлое, настоящее и будущее присутствуют для него совокупно, и сами слова прошлое, настоящее, будущее теряют смысл. В вечности нет начала и конца. Она неподвижна. Ничто не начинается. Ничто не кончается. Бог в своем времени не имеет ни конца во прахе, ни яркой тучной середины, ни пискливого начала. Он просто есть.
– Просто есть, – с недоумением пробормотал Зумурруд.
– Да! – подтвердил Газали.
– Значит, Бог путешествует во времени, – попытался осмыслить услышанное Зумурруд. – Он перемещается из своего время в наше и благодаря этому становится всемогущим.
– Можно и так, – согласился Газали, – с одной оговоркой: Он не становится. Он просто есть. Будь осмотрительнее в выборе слов.
– Ладно, – сказал вновь сбитый с толку Зумурруд.
– Подумай над этим, – настаивал Газали.
– Этот Бог, который Просто Есть, – приступил Зумурруд к третьему разговору, хорошенько подумав. – Он не любит, чтобы с Ним спорили, верно?
– Он – сущий, то есть сущность в чистом виде, а потому Он неоспорим, – сообщил Газали. – Вторая предпосылка неизбежно следует из первой. Отрицать Его сущность значило бы назвать его не-сущим, и таким образом попытаться спорить с Тем, Кто, по определению, неоспорим. Итак, спорить с Его неоспоримостью значит со всей очевидностью неверно пользоваться языком, а я уже советовал тебе быть осторожнее в выборе и использовании слов. Дурной язык взорвется у тебя в голове.
– Как бомба, – подхватил Зумурруд.
– Еще хуже, – сказал Газали. – Вот почему никакой терпимости к неверным словам.
– Мне кажется, – призадумался Зумурруд, – что жалкие смертные в нижнем мире еще больше путаются в языке, чем я.
– Учи их, – велел Газали. – Научи их языку Бога, который просто есть. Наставление должно быть настойчивым, суровым, даже, не побоюсь этого слова, устрашающим. Помни, что я говорил тебе о страхе. Участь человека – страх. Мужчина сотворен боящимся темноты, неведомого, чужаков, неудачи и женщин. Страх ведет его к вере, не как лекарству от страха, но как к признанию, что страх Божий – естественное и уместное состояние человека. Научи их бояться неверного использования слов. Нет преступления более непростительного в глазах Всемогущего.
