Вот, прямо на экране его компьютера нечто непонятное: эффект Казимира приводит к левитации сверхмалых объектов. Он попытался вникнуть в субатомную природу этой силы и увидел, как на глубоких слоях сути и материи английский язык распадается под немыслимым давлением фундаментальных сил природы, сменяясь языком самой природы: изоспиновый дублет, теорема Нётер, ротация и трансформация, нижние и верхние кварки, принцип исключения Паули, индекс доменной границы, плотность распределения, когомология де Рама, колючее пространство, несвязное объединение, спектральная асимметрия, принцип Чеширского кота, все за пределами его понимания. Может быть, Льюис Кэрролл, создатель Чеширского кота, разбирался в этом принципе у самых корней бытия, может быть, какая-то казимировщина вмешалась в личные обстоятельства его жизни, а может быть, и нет. С точки зрения космоса (если бы он мог встать на эту точку зрения) он, должно быть, сверхмалый объект, на котором сказывается подобная Сила.
Он чувствовал, как вслед за телом и разум отрывается от твердой почвы. Нужно положить этому конец. Сосредоточиться на простых вещах. В особенности вот на какой простой вещи: он зависает в нескольких дюймах над любой поверхностью, над землей, полом в своей квартире, над кроватью, над сиденьем грузовика, над сиденьем унитаза. Один раз – только один – он попробовал встать на руки и убедился, что при таком фокусе с ладонями сразу же происходит то, что обычно происходило с его ступнями. Он рухнул на спину, тяжело, аж не вздохнуть, распластался, обессилев, в дюйме над ковриком. Тонкая прослойка воздуха слегка смягчила падение, и с того случая он стал двигаться осторожнее. Он был тяжело болен, так и следовало к себе относиться. Теперь он вполне чувствовал свой возраст, а впереди – лишь худшее. «Состояние» сказывалось не только на здоровье, ослабляя мускулы, старя физически, оно и характер разъедало, заменяя чем-то новым. Он уже не был самим собой, не был он ни Раффи-Роннимус-пастырский-соннимус, ни племянник дядюшки Чарльза, ни зять Бенто Эльфенбайна, печалующийся вдовец возлюбленной Эллы. Не был он больше «мистером Джеронимо» из ландшафтной компании «Мистер Джеронимо, садовник», не был даже последней своей ипостасью, любовником Госпожи Философа и врагом ее управляющего Олдкасла. Собственная история выскользнула из-под ног, и не только в чужих, даже в своих глазах он стал всего лишь человеком, порхающим в трех с половиной дюймах над землей. Уже три с половиной дюйма, и расстояние растет.
Он платил аренду в срок, но опасался, что Сестра все же найдет повод изгнать его из апартаментов. Сестра Си-Си Альби, комендант «Багдада» (она предпочитала именоваться «Хозяйкой»), была, по собственному мнению, женщиной широких взглядов, однако последние известия сильно ее расстраивали. Например, эта Малютка Буря, дитя истины – она ее в оторопь повергала, как и прочие детки из фильмов ужасов, Кэрри Уайт, Дамиен Торн, все это дьяволово семя. А то, что началось после появления Малютки, и вовсе безумие. Женщина, убегавшая от насильника, превратилась в птицу и таким образом спаслась. Видео разместили на одном из новостных сайтов, куда Сестра наведывалась, попало оно и на Ютьюб. Любитель подсматривать, шпионивший за одним из любимых в городе «ангелочков», бразильской богиней нижнего белья Марпессой Зёгебрехт, какой-то магией был превращен в рогатого оленя, и стая свирепых псов-призраков гнала его по авеню А. Дальше – хуже: посреди Таймс-сквер на краткий промежуток времени (свидетели называли от нескольких секунд до нескольких минут) у всех мужчин, кто был в тот момент на площади, вдруг пропала одежда, оставив их нагими, а содержимое карманов – мобильные телефоны, ручки, ключи, кредитные карточки, купюры, кондомы, сексуальная неуверенность, раздутое эго, женские трусики, ножи и револьверы, телефонные номера дам, несчастливых в замужестве, плоские фляжки, маски, одеколон, фотографии сердитых дочерей и угрюмых мальчишек-подростков, жвачка для освежения дыхания, косячки, ложь, губные гармошки, очки, пули и разбитые, позабытые надежды – все посыпалось наземь. Несколько секунд (или минут) спустя одежда вернулась, однако нагота обнаружившихся мужских пожитков, похотей, неблаговидностей спровоцировала бурю противоречивых чувств – и стыд, и гнев, и страх. Женщины ринулись прочь, вопя, а мужчины подбирали с земли свои секреты, которые рассовать-то по карманам они рассовали, но, однажды их обнажив, уже не могли более скрывать.
Сестра вовсе не была монахиней и не имела такого намерения, но ее прозвали Сестрой из-за религиозного темперамента и подмечаемого сходства с актрисой Вупи Голдберг. Никто не называл ее Си-Си с тех пор, как оплакиваемый супруг ушел из ее жизни вместе с грудастой молодкой латиноамериканского происхождения и отправился в ад или в Альбукерке, что, как утверждала Сестра, одно и то же. Похоже, вслед за его погибелью в Нью-Мехико прямиком в ад отправился весь мир, симпатизировавший этому лоху. Сестра Альби сыта была по горло. Она всякого американского безумия насмотрелась. К безумствам с оружием привыкла, хоть стрелять по одноклассникам или нацепить маску Джокера и уложить посетителей торгового центра мордой в пол, хоть прикончить мамочку за завтраком, все разновидности безумств вокруг Второй поправки принимала за норму, это нормальное повседневное безумие, такое бывает всегда и ничего с этим не поделаешь, раз уж веришь в свободу; и безумства с холодным оружием она тоже помнила по своей молодости в Бронксе, и те безумные игры в вышибалочку, когда чернокожие мальчишки поверили, что смешнее ничего нет, чем вырубить жида ударом в лицо. Безумства с наркотиками и безумства политиков она могла понять, безумства баптистской церкви Уэстборо
[10] и безумства Трампа, потому что все эти вещи – это и есть Американский путь, а вот новые безумства – что-то совсем другое. В духе 11 сентября – не просто безумие, а нечто чужое и страшное. Дьявол сорвался с цепи, говаривала Сестра – часто и во всеуслышание. Дьяволово это дело. И когда ее постоялец принялся парить в нескольких дюймах над полом в любое время дня и ночи, ей стало ясно, что дьявол вторгся в ее собственный дом, а где Иисус, когда он нужен? «Иисус, – позвала она, стоя посреди небольшого вестибюля „Багдада“. – Спускайся давай, еще разик сойди на землю, у меня тут Божья работа для тебя».
Тут появляется Голубой Жасмин, художница (перформанс, инсталляции, граффити), жившая на верхнем этаже «Багдада». Мистер Джеронимо не был с ней знаком, не потрудился познакомиться, и все же у него вдруг появился союзник, друг, заступившийся за него. Голубой Жасмин какой-то имела на Сестру индейский приворот или так казалось. «Оставь его в покое», – сказала она, и Сестра, скривившись, сделала, как велено. Ее любовь к Жасмин была столь же странной, сколь и сильной, одной из мириадов необъяснимых привязанностей, удерживающих воедино великий город: любовь, застигающая врасплох. Вероятно, привязанность выросла из разговоров, Жасмин любила порассуждать и чуть ли не гипнотизировала Сестру потоком мысли: Багдад, который пишется Baghdad, столица Ирака, это трагедия, говорила она, зато Багдад без h, древний Багдад, это волшебное место, город Аладдина, столица сюжетов, которая обвивается вокруг реального города, как лоза, вползает на улицы реального города и в каждый дом, шепчет что-то нам в уши, в этом городе-паразите сюжеты – плоды, свисающие с каждого дерева, истории невероятные и вероятные, длинные, короткие, тощие и тучные, и никто из жаждущих услышать интересненькое не уйдет обиженным. Изобильные плоды падают с веток и лежат, побитые, на улице, и всякий вправе их подобрать. Я строю этот ковер-самолет-город всюду, где могу, говорила Голубой Жасмин, я ращу его в мощеных дворах в глубине центральных улиц и в граффити на стенках подъездов – моих проектов. Этот «Багдад» – мой, я царица этого города и его подданная, покупатель и лавочник, пьяница и вино. А ты, сказала она сестре Альби, ты смотрительница «Багдада». Домовладелица «Багдада», управляющая Волшебной страной. В самом его средоточии стоишь. От таких разговоров сердце Сестры таяло. Мистер Джеронимо – это будет просто дьявольский сюжет, уверяла ее Голубой Жасмин. Не трогай его, посмотрим, как дело обернется.
