Прямо в черную полынью.
Город вздрогнул.
Позже Женя вспоминала, пыталась подобрать слова, но удачных не находилось. Пожалуй, то, что произошло в следующие недолгие минуты, лучше всего отразил художник Эшер, на выставку которого они с папой отстояли как-то длиннющую очередь в Эрмитаж. Этот безумный кибернетик Эшер Женечку тогда поразил. Он умел рисовать так, будто пространство скручивалось в узел, или откуда-то вдруг возникало добавочное измерение, позволявшее человечкам на картинах идти одновременно вверх и вниз. Тогда они с папой долго проторчали на выставке, не в силах оторваться от завораживающей неземной геометрии. Но Эшер почти все работы написал в черно-белом цвете.
Казалось, весь Питер, несмотря на сумрак и поземку, зашевелился, точно проснувшийся многоцветный зверь. Откуда-то с чердака вспорхнули недовольные сонные голуби. Кусок гранитного парапета исчез, вместо него, прямо по курсу, проложенному солнечным лучом, возник деревянный горбатый мост, с красивыми резными перилами и фонарями на гнутых ножках.
Око Изиды разогревалось все сильнее. Нестерпимо яркий луч ударил в серые квадраты домов на той стороне Фонтанки. Женя проезжала здесь не раз, но никогда не приглядывалась к этим дряхлым пяти-, а то и семиэтажным монстрам. Папа называл такие рассыпающиеся угрюмые дома «кварталами больного Гоголя». Наверняка лет сто пятьдесят назад всякие генералы и знатные чиновники гордились своими центровыми апартаментами, но нынешним жильцам явно гордиться было нечем. Облицовочный камень за века потемнел, маски мифических героев, колонны и кариатид размыло беспощадными дождями, трещины змеились сквозь слои скучной бурой покраски.
Два таких вот убогих здания, находившихся прямо за возникшим из ниоткуда мостиком, их словно распирало. За серебром поземки смутно проступили зашитые ржавой жестью ворота, в которые никто не заезжал полвека, потому что дом уверенно погружался в рыхлую почву. Выше ворот тускло светились узкие амбразуры окошек, с развешенными по карнизам авоськами, прикрытые жалкими ситцевыми занавесочками. За окошками кое-где угадывались четырехметровой высоты потолки с осколками лепнины, ряды банок с пожухлыми комнатными растениями, которым в Питере вечно не хватало света. Впрочем, некоторые окна по всему фасаду надменно блестели непрозрачными стеклопакетами. Там наверняка обосновались граждане состоятельные. Женька вспомнила, папа как-то говорил, что в городе полно местечек ничем с виду не примечательных, но люди там всегда почему-то селились неохотно, от безысходности, от бедности, и дай им волю – целые кварталы враз бы опустели. Якобы даже существовали карты таких вот мест, составленные охотниками за «гиблыми местами»…
Два дома раздвигались со звуком рвущегося брезента.
– Живей, сударыня, пригнитесь! – держа полупьяную Женечку за локти, Ольга и Привратник галопом пронеслись по мостовой, в двух шагах от истерически тормозившей иномарки, и вбежали на горбатый мостик.
Кот жарко дышал в спину. Под подошвами гулко отзывались свежеструганные белые доски. Еще два шага, еще шаг… Ноги слушались плохо, в голове шумело, мир качался.
Вертолет висел где-то совсем рядом, рокот винтов разрывал барабанные перепонки. Неожиданно на набережной пропали автомобили. Краем глаза Женька заметила, что Горсткин пешеходный мостик, находившийся справа, зашатался, сложился в дугу и исчез. Семеновский мост, на котором минуту назад плотным потоком колыхалась безнадежная транспортная пробка, выгнулся, распрямился, стал деревянным, уперся в воду толстенными бревнами. Вместо автомобилей на Гороховой замелькало нечто вроде конфетти, настоящий вихрь из светящихся оберток.
«Кривой Козачий переулок», – с трудом прочла Женька затейливую надпись на чугунном указателе. Буквы прыгали и кривлялись. Между серыми кубами зданий возникла узкая щель. Возможно, такой переулок существовал и раньше, но Женечка о нем просто не помнила. Сию минуту она не назвала бы, пожалуй, и собственную фамилию. Ноги заплетались, ей вдруг жгуче захотелось обнять и расцеловать спутниц, и даже трогательного, милого Оракула, который что-то смешно настырно бормотал.
– … на срезе, мы на срезе, Вестник, держи ее, какого дьявола ей наливали? – ворчал слепой.
На срезе? Что-то они раньше упоминали про таинственный «срез», Женечка никак не могла поймать нить разговора. Для следующего шага нога опускалась чрезвычайно медленно, и не было никаких сил ускорить собственное передвижение. Не было сил даже быстро скосить глаза, и воздух застрял в легких, и сердце застыло, выплеснув лишь часть крови, а вокруг словно опустился ватный колокол, отключив все звуки. Звенящий вибрирующий гул застыл, рассыпался в резиновом воздухе. Женечке это показалось удивительным и страшным, совсем не похоже на обычное опьянение, а ведь она до больницы целых три раза пробовала вино и шампанское! А что, если она так и задохнется, и никто не услышит?
– Никто на срезе пока не задохнулся, а вот обкакаться – это запросто, – с привычной насмешкой заговорил в голове Оракул. – Мы в таком месте, где пространства, собственно, и нет. Тут пузырьки из застывшего времени. Мысли бегут быстро, мысли ничто не остановит, а вот тело не подвластно. Некоторые маги считают, что миры распускаются, как лепестки одной большой розы. В таком случае, мы как раз в такой точке, где крепится лепесток. Может, просто красивая сказка. Одно знаю точно – у каждого свои ключи…
Женечка слушала уродца, не в силах сдвинуться ни на сантиметр. Даже глаза теперь глядели строго в одну сторону. Коньяк совершенно точно был ни при чем. Она думала, смотрела вбок, но не могла ни вздохнуть, ни пошевелить пальцем. Снаружи тем временем растаял деревянный настил моста, растаяли фонари, провода и крыши. Мимо вихрем проносился калейдоскоп ярких дивных образов.
Среди бесконечной тлеющей свалки, под сумрачным небом, брели два железных тираннозавра. Женька видела похожих зверюг в «Парке юрского периода», но там бегали настоящие ящеры, якобы выращенные генетиками из лягушачьих клеток. На срезе миров ей встретились два трансформера, или робота, сделанные явно из металла. Ближайший ящер поднял голову, стали видны какие-то блестящие штуки у него по бокам, круглое дуло пушки в груди, рваный шарнир в одной из косо висящих лап. Ящер придавил лапой лежащий на боку лестничный пролет, и стало понятно, какого размера достигает эта совсем не детская игрушка. Динозавры вроде не торопились, но как выяснилось, торопилась, неслась на Женьку вся стереоскопическая картина чужого, но в чем-то подозрительно близкого мира. Вожатая без подсказки сообразила, что гигантские роботы с номерами на боках вовсе не гуляют по свалке; это была никакая не свалка, а разрушенные жилые кварталы, останки кирпичных и панельных домов, активно зарастающие кустами и колючей травой. Откуда-то снизу выплыла покрытая мхом толстая стена. По гребню стены бегали люди, мужчины и женщины, много людей. Они разворачивали в сторону ящеров оружие, вроде бы пушку с длинным почерневшим стволом. Чуть дальше, за стеной обнаружился отряд очень странных всадников. Громадные зубастые кони, словно вынырнувшие из ада, на них громадные, раздутые от мышц, мужчины в средневековых кольчугах и шлемах, с мечами за спиной, но при этом с пулеметами! Всадники явно пробирались в тыл тираннозаврам. У Женьки не осталось сомнений – в этом несчастном мире машины вели войну против людей, война началась очень давно, иначе откуда проржавевшие насквозь обломки других ящеров, и густые заросли деревьев посреди вздыбившихся улиц?
