– Я? В замок? (Подумал: ха-ха.) А про Альпы он вам не рассказывал? А о походе в Швейцарию?
– Вы ходили в поход? В Швейцарию?
– Через Альпы. Он вам не рассказывал?
– Нет, он только о замке говорил. Я не знаю, чем он там занимался. Теоретизировал.
– Удивительный человек, – сказал Чибирев. – Поразительный человек.
– Расскажите, Борис Петрович, мне интересно.
– О нет, эта история длинная. И потом, пожалуйста, не называйте меня по отчеству.
– Тогда снимите галстук.
Он снял, свернул трубочкой, засунул во внутренний карман пиджака и ощутил себя голым.
– Улет. У вас такой вид отчаянный. Недаром в вас все учительницы влюблены.
Галстук давил в кармане на грудь слева – Борис Петрович стал слышать, как тюкает сердце.
– Никто в меня не влюблен. (Честно подумал: наоборот!)
– Ну, мне-то вы не рассказывайте, – сказала Вика. Подумал: с другой стороны, в кого же еще влюбляться? Один мужчина на всю школу.
...Первый Гражданин пододвинул высокий стул к микрофону (такие иногда устанавливаются перед стойкой в баре), сел на него (другой бы, менее высокорослый, на него бы вскарабкался), ударил по струнам гитары и запел песню с рефреном «Наши лица умерли».
...Некий литератор подошел к микрофону, чтобы сделать, как он сказал, заявление. Прозвучал призыв ко всем гражданам Петербурга ехать в Крым и покупать земельные участки под Феодосией. Есть там гора, на которой раскинулся садоводческий кооператив бывших военных. Дома продаются за бесценок, можно за двести-триста долларов купить земельный участок и дачный домишко с видом на море. Многие петербургские литераторы и театральные деятели уже обосновались на той горе, москвичей еще больше, и пока москвичи не скупили все, гражданам Петербурга необходимо рвануть в Крым.
«В Крым! В Крым!» – послышались возгласы.
К микрофону подскочил взъерошенный поэт предпенсионного возраста, судя по жестам и гримасам, то ли уже впадающий в детство, то ли так из него и не вышедший. Он сообщил, что купил на горе участок и сарайчик в общей сложности за сорок долларов, что у него на четырех сотках растут виноград, кизил и грецкие орехи и что он сейчас прочтет крымское стихотворение. Прочел. Выразил умонастроение, согласно которому все ему чем-то должны, а он не должен никому, так что не дождетесь, он все оставит себе – и чайку над взморьем, и гребень волны.
– Хочу в Крым, – сказала Вика.
– Глаза у вас интересные, – сказал Борис Петрович. – Изумрудный оттенок.
– Освещение, – не смутилась Вика. – Не вам говорить о глазах. На свои посмотрите.
– Не нравятся?
– Наоборот.
Держала сигарету – он щелкнул зажигалкой.
– Не помню, чье это? – сказала Виктория. – Кажется, Ницше... «Если долго смотреть в бездну, бездна смотрит на тебя».
– Очень точная формула, – согласился с Фридрихом Ницше Борис Петрович. – Не придерешься.
– Вам, значит, такое знакомо... в бездну смотреть?
Задумчиво произнес:
– Разумеется.
– Неужели смотрели?
– В бездну? А как же. Смотрел.
– И что же? Видели взгляд?.. Прямо оттуда?
– Видел взгляд. Причем буквально. Прямо оттуда.
Действительно, вспомнилось ему, как глядел на «Черный квадрат», а из черной глубины на него глядел он сам, отраженный в бронированном стекле, – из черноты квадрата, который когда-то несли за гробом Малевича.
– Буквально? Означает ли ваше «буквально» «чьи-то глаза»?
Опусканием век Борис Петрович выразил подтверждение.
– И о чем же они говорили? – допытывалась Виктория.
– Где прячется дьявол.
– И где?
– Извольте, Вика, отвечу. В непреднамеренном. В паразитарных смыслах.
Выражение «паразитарные смыслы» Борис Петрович позаимствовал у Тепина.
– В придаточных смыслах, – добавил он от себя.
– Хорошо, что не в женщинах, – сказала Виктория. – Ух ты, да вы ж с инферналинкой.
Виктория повела плечом.
– Кстати, о женщинах. Знаете, кто был первым художником? – Сама и ответила: – Адам.
– Адам – мужчина, – сказал Борис Петрович.
– Я знаю. Но он первый искушенный мужчина. А «искусство» от слова «искус», «искушение». Он знал, что нарушает запрет, и тем не менее пошел на это. Это был первый перформанс. Первая акция. Первое искушение. В общем, то, что в сфере искусства.
– В сфере современного искусства, – уточнил Борис Петрович. – Если, конечно, под современным искусством понимать то, что мы понимаем.
– Надо же, мы думаем одинаково? Адам – первый художник.
– Первый актуальный художник. Я бы сказал, первый современный художник.
– Иными словами, с этого и началось.
Борис Петрович резюмировал:
– С чего началось, к тому и пришло.
Мысль Виктории продолжала работать:
– Пришло – это так, но с одним лишь отличием: раньше дьявол искушал художника, а теперь вы искушаете сами.
– Вика, вы очень продвинуты, – сделал Борис Петрович не то комплимент, не то замечание. – Но я никого не искушаю.
– Меня искушаете.
– Чем?
– Да ладно бы меня – вы те силы искушаете. Раньше они вас, а теперь вы их.
– Те силы нельзя искусить.
– Борис, вы взволнованы, я вижу. Ничего, все образуется, не тревожьтесь. Вам нечего бояться.
– С чего вы взяли, что я боюсь? – удивился Борис Петрович. – Почему я должен бояться?
– Я объясню, почему вы не должны бояться. А все потому же. Где эта бездна? Ощущение бездны утрачено. Хочется заглянуть – а где она? Вам только кажется, что вы смотрите в бездну. Чтобы распознать бездну, надо ощутить прежде всего твердь, землю под ногами. А землю под ногами никто из вас не ощущает. И это хорошо. Целее будете. Не надо вам бездны.
Борис Петрович уставился на Викторию: означают ли ее слова выражение недоверия? Сама же заговорила о бездне. И потом, о ком речь, собственно? «Никто из вас» – это кто?
– Уж кто-кто, – сказал Борис Петрович, – а я-то землю очень хорошо ощущаю. Я стою двумя ногами на земле.
– Это стул стоит, а вы сидите на нем, поджав ноги.
– Вика, вы моих ног не видите. Вы не знаете, что у меня в голове.
– Знаю, представьте себе, знаю.
– Ну и что же?
– А ничего. Вы не были на краю. Вам недоступно ощущение края.
– Был! Конечно, был. Я и сейчас на краю.
