«Немедленно в лес! Ать-два! – приказал он себе. – Пить хочется? Нет-нет, время нельзя терять. Ты и так, дорогуша, навалял дурака на пятнадцать полешек. Так что теперь ноги в руки – и бегом трудиться!»
И он припустил во все лопатки. Но зацепился ногой за чурку удобного размера и рухнул в речку, вздымая фонтаны брызг.
Лёжа поперёк реки, Пронырсен сердито отчитывал её:
– У меня нет времени бока отлёживать! Завалиться купаться в разгар рабочего дня!.. Фуф! Стыд и кошмар! Этот коварный свежий крендель задурил мне голову. Но и ты хороша!
Покончив с рекой, он взялся за пекаря и стал придумывать, какими именно гадкими и скверными словами встретит его по окончании их дурацкого отпуска.
Он решительно зайдёт в засыпанную мукой пекарню и скажет сердито и грозно:
– Это что такое? Я просил чёрствый хлеб, а ты подсунул мне сдобный крендель только из печи! Я потерял из-за него половину рабочего дня!
Пронырсен вылез из реки и пошёл в лес. С него лило водопадом.
«Нас не хватает! – вопили пятнадцать сожжённых полешек в его голове, стукаясь друг о друга. – Нету нас и не будет! Навеки минус пятнадцать! Недостача!»
– Ну-ка хватит галдеть! – сказал Пронырсен строго.
Три милые белокрылицы вспорхнули из вереска и улетели. Ломти свежего выбеленного света лежали между деревьев.
Наконец Пронырсен увидел топор с пилой. Они стояли под деревом и терпеливо ждали.
Пронырсен взял топор и подошёл к огромной сосне.
– Ну что, красавица? – сказал он ей. – Думаешь, пришёл твой час? А вот и нет. Ещё пожди, помучайся. Скоро мы с топором вернёмся по твою душу. Лей слёзы и трепещи. А главное – подрастай и соком наливайся. Ну я пошёл, а ты ветки-то растопырь пошире и жди, зелёная.
И Пронырсен зашагал дальше, вглубь леса, в чащу. С собой он тащил пилу. Зачем ему вздумалось уйти так далеко, он и сам не знал. Может, хотел подсохнуть на ходу? Или сбежать от назойливых криков пятнадцати полешек?
Вдруг деревья расступились: в просвете дыбился косогор. Расти на нём никто не хотел, но посредине лежал старый замшелый валун. А на нём чистила пёрышки каменная куропатка.
Вот ты сам себе начальник и команды отдаёшь. Только надо разобраться, кто их будет выполнять…
Каменная куропатка чернее ночи. Всю долгую зиму она греет собой огромный замшелый валун. Хоть сама небольшого калибра. Если кто отважится, бывало, подойти к ней, со смельчака от страха семь потов сойдёт. Уж больно черна и спокойна каменная куропатка. Уж слишком бездонная мудрость мерцает в её маленьких насмешливых глазках. Да и клюв у неё острый и крепкий.
Лучше дойти до неё маршем, решил Пронырсен, печатая шаг. «Чем тебе марш поможет?» – спросила наглая мыслишка. Но Пронырсен не удостоил её ответом и знай маршировал дальше.
«А на что тебе сдалась каменная куропатка? – не унималась наглая мыслишка. – У тебя что – серьёзные проблемы?» На это Пронырсен тоже отвечать не стал. Он чувствовал, как сила и отвага утекают из рук и ног. С каждым шагом он слабел всё больше. И под конец еле дотащил себя до куропатки.
В отместку он стал чеканить слова, клацая зубами.
– Привет, старушенция. Всё лежебочишься? Бока не отлежала?
– И тебе доброго дня, – ответила куропатка.
– Не изводи себя вконец! – сказал Пронырсен.
– Конец – делу венец, – ответила куропатка, – а я в отпуск уезжаю.
– Ты уедешь от своего камня? – изумился Пронырсен.
– Летом его солнышко греет, и я могу лететь куда хочу.
– А ты, что ли, хочешь куда-то?
– О да!
– Ты не могла бы мне растолковать, почему пятнадцать полешек преследуют меня? И как от них отвязаться?
– Тебе надо с ними поговорить, – ответила куропатка. – Спросить, что они чувствуют сейчас. Как они поживают. Не хотят ли из этой своей недостачи выбраться в отпуск.
– Из недостачи – в отпуск? Что за ерунду ты несёшь!
– Дорогой Пронырсен, ты трудишься много и прилежно. И даже завёл себе две разные поленницы.
– Две?
– Первая стоит в твоей норе, а во второй собралась недостача. И эта вторая поленница очень-очень маленькая. Но к зиме тебе надо бы нарастить её.
– А как?
– Сжечь несколько полешек. Каждое сгоревшее полено складывается в эту поленницу с недостачей.
Пронырсен в испуге оглянулся, не подслушивает ли их кто. А то сейчас лес как загогочет, солнце как захохочет да и свалится ему на макушку. Но всё было тихо.
– Не морочь мне голову, – заявил он каменной куропатке. – Зачем мне наращивать недостачу? Она и так уже приличного размера!
– Разве ты не общаешься с этой недостачей больше, чем с дровами из настоящей поленницы?
– Общаюсь? Да она меня просто мучает, эта недостача.
– Мучение тоже общение. Но ты не даёшь ему развернуться. Если бы мучение чувствовало себя посолиднее, оно и обходилось бы с тобою иначе. Свози своё мучение в отпуск. Проветриться и отдохнуть ему лишь на пользу.
– А зачем мне куда-то ехать? Чем здесь-то плохо?
– Здесь неплохо. Но если вдали от дома тебе повезёт по нему соскучиться, то знаешь, как хорошо тебе будет дома потом?! Подумай об этом. И передавай от меня привет поленнице с недостачей. А я полетела, меня ждёт красивый пляж у моря. Пока-пока!
И каменная куропатка взмыла ввысь и скрылась за верхушками деревьев. А Пронырсен остался один. К тому же мокрый.
«Ох, пойду-ка я к этому Ковригсену и скажу ему пару ласковых слов, – подумал он. – Вот прямо сейчас пойду и скажу».
И Пронырсен, печатая шаг, пошёл по лесу.
Проходя мимо дома Простодурсена, он увидел всю компанию. Походники толклись на берегу, увешанные поклажей и с золотой рыбкой в придачу. Их летний поход уже начался.
«Нас не хватает, – глухо стенали дрова в голове Пронырсена. – Ты нас никогда не досчитаешься. Нас не вернуть…»
– Да, – поддакнул Пронырсен, – так и есть. А как вообще вы поживаете в недостаче? Что чувствуете? Всё ли у вас хорошо?
«Хорошо?!» – переспросили из поленницы с недостачей.
– Ну да. Хорошо ли вам, или плохо, или так себе, нормально?
На этот раз Пронырсену ничего не ответили. Немного выждав, он заговорил снова:
– Кстати, каменная куропатка передавала вам привет.
– Это ты с нами разговариваешь? – крикнула Октава.
Пронырсен резко обернулся и шмыгнул за дерево. Оттуда он во все глаза глядел на компанию путешественников. И топор, и пилу Пронырсен положил на землю. Валить деревья, рубить дрова ему сейчас не хотелось.
