Эмма зорко рассматривала его, а потом удивленно посмотрела на сестру.
В квартире она хмыкнула, скорчила гримаску и пробурчала с неудовольствием:
– Ну, понятно. Все то же, все те же!
Муж с удивлением посмотрел на Эллу. Та поспешно отвела взгляд.
– Обедать! – объявил он.
Эмма опять скривилась.
– Нет, я не буду. Почти совсем не ем – нет аппетита.
– А борщ? – расстроилась Элла. – Специально для тебя варила. С фасолью и черносливом!
Борщ Элла все же съела, съела еще и куриную ножку, и пару картошин, и соленый огурец.
Потом попросилась спать – ну, это понятно, человек с дороги, устал. К тому же – больной человек. Очень больной.
У Эллы просто сердце разрывалось.
Вечером Эмму подняли на третий, к отцу. Он не сразу узнал ее, а когда узнал, начал плакать.
Плакали все, даже невозмутимый и стойкий полковник хлюпнул носом и вышел из комнаты.
Потом они спустились к себе, а Элла снова поднялась к дядьке – обычные процедуры перед ночью – памперсы, таблетки.
Он внимательно смотрел на племянницу, а потом вдруг сказал:
– Гони ее, Элка! Гони!
– Кого? – не поняла та и, хлопая глазами, уставилась на дядьку. – Кого, дядя? Кого?
– Дочь мою. И твою сестру, – хрипло ответил старик. – Гони ее в шею!
– Ты что говоришь? – опешила Элла. – Кого гнать? Эмку? Нашу Эмку – и гнать? Больную, несчастную Эмку?
– Гони! – сурово повторил старик. – А то она… снова тебе жизнь сломает. Ты что, совсем дурочка, Элка?
«Выжил старик из ума, – думала Элла, спускаясь по лестнице, – да все понятно – и возраст, и обида на дочь…»
Она вздохнула, вошла в квартиру. Муж на кухне читал газету.
– Ну, как? – спросила она. – Спит?
Муж усмехнулся.
– Да спит. И думаю – крепко.
И снова начались больницы. А между больницами был ад. Эмма кричала, требовала, скандалила и ругала сестру. Все ей было не так и не эдак. Ей было то жарко, то холодно. То душно, то воняло помойкой из окон. Ей не нравилась рыба, курица, овощи и все остальное. Ее раздражали обои, светильники, медсестра и телевизионные программы – для тупых идиотов.
Она будила сестру среди ночи, требуя то воды (стакан с водой стоял у кровати), то горшок, то окно – закрыть или открыть.
Утром у нее было отвратное настроение из-за плохого сна. Днем она спала долго, а проснувшись, жаловалась, что голова чугунная, и настроение снова было ужасным. В десять часов вечера она могла попросить апельсиновый сок: «Только не из пакета, а из живых апельсинов!»
Ей не нравилось все и всегда – люди, еда, фильмы, собственная сестра и ее новый муж.
Вдруг она захотела в бассейн, и они стали возить ее туда. Все это было очень сложно, очень. Коляска, отсутствие лифта, погрузка в машину. Бассейн, сборы домой. И постоянное нытье, что она устала и ехать надо быстрее. «Валерий, ты что, первый день за рулем?»
– Наглая баба! – однажды сказал муж.
– Что? – Элла опешила – Ты что такое сказал, Валерочка? Она тяжелобольной человек. Больной и несчастный. Вся ее жизнь рухнула в пропасть. Ты понимаешь?
Муж усмехнулся.
– А теперь она наблюдает, как рушится в пропасть наша с тобою жизнь. И наблюдает, надо сказать, с удовольствием!
Элла застыла.
– И это… говоришь ты? Ты – самый порядочный, самый верный. Самый добросердечный?
– Я порядочный, Элла. Конечно, порядочный, – тут он задумался и замолчал. – Думаю, немного найдется людей, считающих меня отъявленной сволочью. Но, Элла! Самая порядочная и самая верная у нас все же ты. И она, твоя сестрица, это отлично знает. И все же – задумайся, Элла! Наша жизнь принадлежит теперь только ей. Мы без нее ничего не можем – ни побыть вдвоем, ни пойти в кино, ни уехать в отпуск. Везде она. Всюду она. Она манипулирует тобой, а ты это терпишь. А у тебя, между прочим, семья. Но ей наплевать. На тебя – в первую очередь! Про меня она вообще не думает – меня просто нет. Или я есть только тогда, когда нужно ехать в бассейн или к врачу. Ладно, лично мне все равно. Но я не могу спокойно смотреть, как она уродует твою жизнь, Элла! Наша жизнь превратилась в ад. В ад кромешный! Ни ночью, ни днем нам нет покоя. Она, твоя милая родственница, с нами везде – зримо или незримо. И еще, Элл. Я, честно, не знаю. Вернее, никак не пойму. Ты, Элка, святая? Или, прости меня, дура?
И он замолчал. Молчала и Элла. Она сидела на стуле, опустив голову, и по ее щекам текли слезы.
– Что же нам делать, Валерочка? – еле слышно проговорила она. – Что же нам делать?
Он тяжело вздохнул, прошелся по комнате, постоял у окна и, не поворачиваясь к жене, твердо сказал:
– Что-то решать, Элка. Надо что-то решать.
Он снова замолчал, потом подошел к ней, подвинул стул и сел ровно напротив.
– Милая моя! Она ведь… погубит! Все погубит, что есть. Сначала выживет меня. Потом доконает тебя – выпьет все соки, выжмет как тряпку.
Элла мотнула головой.
– Это все слова, Валерочка. Я… не могу… куда-то ее деть. Понимаешь? Сдать ее в пансионат? В хоспис? Куда? Уйти и оставить ее? Ее и дядьку? Она ведь… не сможет себя обслужить!
– Ты в этом уверена? – усмехнулся он. – У нее сейчас стойкая ремиссия. Так говорят врачи. На год она отпущена на волю. Пусть привыкает. Пусть привыкает жить одна и ухаживать за собой. Хотя бы за собой, Элла!
– И что дальше? – тихо, одними губами спросила она.
– Дальше? Да как ты захочешь. Переедешь ко мне. Будем по-прежнему ходить за Ильей. Или – так, наверное, будет проще, – заберем его к себе. Его квартиру можно сдавать. Плюс аренда квартиры сестрицы. И этого вполне хватит на сиделку для мадам. Самую лучшую, надо сказать. Или даже вот так – она едет обратно. В Финляндию. И уходит там в… в этот самый пансионат. Для больных стариков. У нее есть гражданство, а это значит, что право на это она имеет. А уж там социальные службы – не нашим чета!
– Я… подумаю, – ответила Элла, – до завтра, ладно?
Он кивнул, развел руками и сказал:
– Разумеется! Даже невесте дают пару дней. А ты, Элка, жена!
У двери он обернулся.
– Я поеду к себе, Эл. Не возражаешь? А завтра – звони!
Она так бы и сидела до вечера. Словно в забытьи, в полусне.
Очнулась от окрика Эммы – как всегда, резкого и требовательного.
Тут же вскочила, побежала к ней в комнату, засуетилась, заохала, закудахтала, словно наседка:
– Поесть? Попить? Погулять? Памперс? Включить телевизор?
Эмма капризничала, ругала сестру за неловкость. Потом сильно обидела ее, и Элла выскочила за дверь.
