– В Англии.
– Я уезжаю на следующей неделе.
– О…
Он придвинулся поближе, накрыв ее руку своей:
– Я буду скучать по тебе.
Они долго сидели так, безразличные к сдавленным звукам порочной любви за стенкой. А ведь какое-то время назад это наверняка могло бы смутить Алехандро.
– Почему? – повернулась к нему София. – Почему ты уезжаешь?
– В Буэнос-Айресе… слишком много призраков.
– Там всегда было полно призраков. И всегда будет, – поежилась София. – Надо только научится их не видеть.
Он тяжело сглотнул:
– У меня не получается.
Алехандро потянулся к Софии: его неожиданно возбудило то, что она отреагировала совсем не так, как он ожидал. Почувствовав непреодолимое желание, он вдруг отчаянно захотел раствориться в ее объятиях. Однако она проворно вывернулась из кольца жадных рук Алехандро, резко встала с кровати, пригладила волосы, подошла к телевизору и выключила его.
И когда она заговорила, в ее глазах он не увидел ни слез, ни детской ярости, а только некую смиренную мудрость, которой раньше за ней явно не водилось.
– По идее, я должна рвать и метать, что ты вот так меня бросаешь, – сказала она, прикуривая очередную сигарету. – Но, Ал, на самом деле я рада. – Она кивнула, словно в подтверждение своих слов. – Я впервые вижу, что ты хоть что-то делаешь, принимаешь настоящее решение. Ведь ты всегда был… таким пассивным.
Алехандро стало немного не по себе. Что, если она жаждет унизить его как любовника? Но София зажгла сигарету, взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала. Очень странный жест.
– Так ты бежишь к какой-то цели? Или просто убегаешь? – Она продолжала крепко держать его за руку.
Он не мог ответить ей честно, а потому промолчал.
– Все, Турко, иди.
– Вот так просто?
– Да, уходи прямо сейчас. Не стоит давать друг другу дурацкие обещания встретиться вновь.
– Если хочешь, я буду писать.
– Да ладно тебе…
Он посмотрел на ее прекрасное грустное лицо, внезапно почувствовав нежность, удивившую его самого. И все заранее отрепетированные слова показались ему до нелепого затертыми.
Она поняла. Сжала его руку, затем указала на дверь:
– Иди давай. Знаешь, я ведь так или иначе собиралась положить конец нашим отношениям. Да и вообще, ты не мой тип.
Уловив в ее голосе нарочитую суровость, Алехандро послушно направился к двери.
– Ну что за непруха?! – горько рассмеялась она. – Муж, холодный, точно мертвец, и любовник, настолько одержимый призраками, что не может жить.
Хитроу с его окрестностями оказался самым безобразным местом, которое он когда-либо видел в жизни. Роддом в Дире был чуть посимпатичнее, но еще менее дружелюбным, особенно для людей, как с горечью понял Алехандро, со смуглой кожей. Акушерки отказывались с ним разговаривать, искренне оскорбленные появлением мужчины в их сугубо женской епархии. Через две недели после его приезда от пронзительного одиночества Алехандро переспал с молодой медсестричкой, а когда потом принялся извиняться, получил суровую отповедь: «Господи, все вы, мужчины, одним миром мазаны!» Мама всякий раз, как он звонил, интересовалась, не завел ли он себе подружку. «Молодой человек твоего возраста, – грустно говорила она, – должен быть всегда в поиске».
Он увидел вывеску «Эмпориум Сюзанны Пикок» и, движимый ностальгией не менее сильной, чем усталость после четырнадцатичасового дежурства (остальные акушерки уверяли его, что только ненормальный не сменяется на дежурстве во время родов, однако он считал непорядочным бросать женщину в самый ответственный момент ее жизни), открыл дверь. Он отнюдь не был суеверным человеком, но иногда просто необходимо следовать за знаками судьбы. Ведь то, что он до сих пор от них отмахивался, явно не пошло ему на пользу.
Само собой, он не рассказал об этом тем двум женщинам. И о Софии тоже. Ну и естественно, об Эстеле. И если бы не та блондиночка с улыбающимся лицом, которая оказалась первым человеком здесь, в Англии, желающим его выслушать, он, быть может, вообще ничего не рассказал бы.
Глава 12
Проблема старения состоит не в том, что ты живешь прошлым, а скорее в том, что мучительные воспоминания мало-помалу накапливаются и затягивают тебя в свою трясину. Виви разбирала бюро в гостиной, чтобы вставить в альбом пожелтевшие от времени фотографии. Она рассчитывала справиться до прихода мужчин, но время летело незаметно, и вот часы уже показывали половину шестого. Виви внезапно обнаружила, что сидит без движения на маленьком диванчике, разглядывая свои изображения на старых снимках, которые она не доставала уже много-много лет: вот она, нарядно одетая, застенчиво позирует под руку с Дугласом на различных светских мероприятиях, вот гордо держит на руках своих новорожденных детей; правда, с годами она выглядела все менее уверенной в себе, а ее улыбка становилась все более натянутой. Хотя, возможно, она чрезмерно строга к себе. Или слишком сентиментальна. Возможно, она проецирует на себя тогдашнюю те эмоции, что захлестнули ее сейчас.
Сюзанна была спокойным ребенком. Теперь, вспоминая детские годы дочери и свои мучения из-за полного отсутствия материнского опыта, Виви сама удивлялась, как им удавалось настолько хорошо ладить. Да, в детстве Сюзанна не доставляла особых хлопот, чего нельзя было сказать о ее отрочестве, когда неуклюжие, длинные конечности вдруг, словно по мановению волшебной палочки, приобрели элегантную грациозность, а эти почти славянские скулы подчеркнули прежде неприметные черты лица, неожиданно ставшего для Дугласа напоминанием о давно забытых днях, и тем самым нарушили мир и покой в его душе. После чего Сюзанна, будто почувствовав некие невидимые вибрации атмосферы, слетела с катушек.
Здравый смысл подсказывал Виви, что она здесь ни при чем. Вряд ли кто-то другой мог бы подарить Сюзанне, с ее противоречивой натурой, столько бескорыстной любви и понимания. Но материнство и здравый смысл – вещи несовместимые. Даже сейчас, когда Сюзанна, казалось бы, остепенилась, ведь Нил поистине чудесный муж, Виви терзало чувство вины из-за того, что она так или иначе не смогла сделать дочь счастливой. «У нее нет ни малейших оснований чувствовать себя несчастной, – говорил Дуглас. – Мы предоставили ей самые широкие возможности».
«Да, но иногда все не так просто, как кажется», – заявляла Виви, не решаясь углубляться в психологию семейных отношений. Дуглас не любил поддерживать подобные разговоры и по-своему был прав. У Сюзанны действительно имелось практически все. Как, впрочем, и у остальных. Тот факт, что двое родных детей Виви казались вполне довольными жизнью, ничуть не снимал с нее бремени ответственности; скорее, наоборот, оно становилось еще тяжелее. Виви уже много лет задавала себе вопрос: а что, если она все-таки относилась к детям по-разному и неосознанно давала Сюзанне понять, что она идет в семье вторым сортом?
