Постройки магнатов с их обширными службами, дворами и садами, в свою очередь, отнимали значительные доли городской территории и заставляли мелкий люд еще более скучиваться в предоставляемых ему участках. Вследствие этого пролетарский Рим вырастал ввысь. Крупные здания, размером иногда в целый квартал, так называемые domus insulae, то же, что наши «крепости» с массой наемных помещений, мелких квартир и углов, поднимались на 6–7 этажей. Официальная граница высоты для домов, установленная в Риме, показывает, что они могли быть гораздо выше, чем в новоевропейских городах при гораздо меньших промежутках, оставляемых улицами. Марциал говорит, что иной бедняк взбирается на 200 ступенек вверх, это выходит что-то вроде десятого этажа. В то же время развились и подвальные помещения на 10–20 ступенек ниже уровня улицы. Вероятно, эти громады домов в Риме поражали воображения приезжего провинциала. В императорскую эпоху в Риме вошла в поговорку многоэтажная insula владельца Феликла: Тертуллиан, иронизируя над гностиками и их картиной множества небесных этажей, нашел подходящим сравнить ее с феликловой «крепостью».
Вся эта стройка была крайне плоха в санитарном и пожарном отношении. Между высокими домами проходили большею частью узкие, нередко извилистые улицы, в которые едва проникал солнечный луч. Верхние этажи домов выводились небрежно, из дерева или тонких стенок необожженного кирпича. Вследствие этого они легко делались добычей опустошительных пожаров или – другое характерно для Рима явление – разрушались от непрочности стен и падали. Плутарх называет пожары и падение домов двумя злыми силами, тесно сроднившимися с Римом. Эти условия создавали большой риск для вложения капитала в домовладение. У Геллия свидетель огромного пожара в Риме говорит: «Очень велики доходы с городских земель, но несравненно крупнее связанные с ними опасности. Если бы можно было найти средство, чтобы дома в Риме не горели так часто, я, клянусь, чем хотите, продал бы все сельские владения и купил одни городские»
[34].
Домостроители и домовладельцы, однако, умели покрывать риск. Жилищная нужда гнала массу населения в их руки. С одной стороны, они сокращали расходы возведения легковесных этажей, с другой – старались вознаградить себя возвышением наемной и квартирной платы. Хотя нам неизвестны соответствующие цены, но на основании одного сведения можно заключить, что квартирная плата за помещения в Риме была вчетверо выше, чем в других городах, а это дает представление о дороговизне наемных помещений. Косвенно о том же самом можно судить из факта участия в сдаче квартир посредников, получавших значительную выгоду. Система эксплуатации больших домов в Риме напоминает современному исследователю нынешний Лондон. Домовладелец, часто, вероятно, большой господин, подобно английскому лорду, не входил в непосредственные сношения со съемщиками отдельных помещений; дома арендовались крупными нанимателями, которые уже от себя сдавали мелким квартирохозяевам или вторым подарендаторам, служащими новыми посредниками при сдаче.
Понятно, что спекуляция завладела этим видом доходов. Дома были очень ходким товаром в Риме. Страбон говорит, что в столице шла непрерывная стройка, потому что непрерывно происходило разрушение домов, их продажа и перепродажа. А Плутарх в лице Красса яркими чертами изобразил нам типичного предпринимателя и спекулянта на домах. Красс, в сущности, сам не строил домов. Он, прежде всего, настойчиво и искусно скупал пустыри и места под стройку. Он являлся на пожары и приобретал у испуганных домовладельцев за дешевую цену горевшие здания или соседние с ними, которым, очевидно, грозила та же участь. Таким путем он вступил в обладание чуть не половиной городских угодий в Риме. Строиться на них он предоставлял другим, но извлекал из этого новый доход. Дело в том, что Красс положил значительную долю своих капиталов в покупку технически обученных рабов. У него была, между прочим, устроена артель из 500 каменщиков. Такой значительной массой специальных мастеров он оказывал сильное давление на рабочий рынок и его цены: домостроители были вынуждены пользоваться его рабочими, которые никогда не оставались без дела. Биограф Красса изображает его вообще рабозаводчиком в грандиозных размерах. Все находившиеся в его владениях серебряные рудники, ценные поместья, массы сельскохозяйственных рабочих и в сравнение не могли идти с доходностью его фабричных техников, обучением и дисциплиной которых он сам руководил, и которые, по-видимому, отдавались в наем для различных предприятий.
Условия городской жизни открывают также мрачную сторону капиталистического развития в римском обществе, созданного образованием империи. Концентрация капиталов произошла быстро, резким способом и успела примкнуть к старым правовым и социальным формам. Вследствие этого она и выразилась в группировке массы людей, зависимых и обязанных, около немногих «домов», представители которых поднялись на ступень своего рода владетельных особ.
Магнат держит огромный стол, собирает постоянно около себя множество людей, окружен массой рабов, которые нужны не только для услужения, но также для блеска, для представительства. Эти рабы в доме составляют целые отряды, которые при случае можно организовать на военную ногу. После убийства Цезаря, среди паники его сторонников, не знавших еще, как может дело повернуться в Риме, Антоний бежит к себе, укрепляется в своем доме и, вооружив своих рабов, готовится к возможному нападению. Но в ближайшей среде, окружающей магната и его родство, в числе его сотрапезников, спутников есть также множество свободных людей, которые образуют целую иерархию зависимых отношений. Их общее обозначение clientes. Они зовутся также amici или familliares, convivae, если получают у него кров и пищу, comites, если сопровождают его в прогулках и путешествиях. Эти люди свиты всячески служат сеньору своему – исполняют его поручения, приносят ему по утрам поздравления, вотируют за него и т. д. Когда Ливий рассказывает о вождях старинного патрициата, т. е. изображает principes I в. до Р.Х., мы видим их всегда окруженными magna clientium manu; через посредство своих hospites и clientes они могут на голосовании победить независимых плебеев или даже, вооружив клиентов, прогнать плебеев и трибунов из собрания. Однажды Ливий замечает: «Клиенты составляют большую часть плебейства»
[35]. Большой контингент в такие свиты доставляли вольноотпущенные; и в правовом, и в экономическом отношении рабы после отпуска на волю еще сохраняли известное подчинение прежнему господину; они заполняли собой администрацию больших хозяйств, вели денежные дела своих патронов. При огромном развитии рабства число вольноотпущенных было также очень велико.
Помимо того в состав свит и «друзей» входили также захудалые люди свободного происхождения: одни спасали свое положение, другие пробирались в службе, но так или иначе примыкали к магнату, отдавались ему «на веру», становились под его защиту и покровительство. Характерны самые выражения для этих отношений, очень близкие к позднейшим средневековым обозначениям вассалитета, закладывания своей личности, состояния в свите. Такими клиентами и вассалами могли быть люди из муниципий и провинций, искавшие повышения. Например, Цицерон в начале своей карьеры был, по-видимому, в клиентеле у Помпея. Здесь были разорившиеся люди высшего класса, нобили, выбитые из своего звания; были люди либеральных профессий, которым трудно было обойтись без покровителя.
