– Я не дам ей заскучать, старик, – радостно сообщил Ваня. – Сейчас свяжусь с катером – и вернусь.
Похохатывая, он выскочил за дверь, и в окно было видно, как навстречу ветру медленно движется снеговик, в которого мигом превратился радист.
Сергей неохотно всовывал в торбас вторую ногу. Вид у него был хмурый – хмурее некуда.
– Когда я уйду, дверь закрой, никого не впускай. Хотя Ванька – он ведь такой змей, что куда угодно вползет! – простонал он с бессильной злобой.
– Ты что, так и поедешь без нижнего белья? – с невинным видом спросила Женя. – Замерзнешь ведь. На море холодно.
Сергей хмуро зыркнул на нее и опять начал стаскивать торбаса и штаны.
– Сереж, да хватит дуться! – рассердилась Женя. – Выкинь ты этого Ваньку-ключника из головы!
– А почему он ключник? – озадачился Сергей.
– Потому что радист ключом работает, неужели непонятно? – бросила Женя. – Имей в виду, он меня ничуть не интересует. И вообще, я поеду с тобой.
– Что?!
– Что слышал, – пожала она плечами, изо всех сил стараясь не показать то странное, почти неодолимое нетерпение, которое вдруг овладело ею. Во что бы то ни стало надо было замаскировать его расхожими словами. Природу этого нетерпения Женя не могла объяснить и самой себе. Но надеялась понять его позже. Сейчас было главное – во что бы то ни стало убедить Сергея взять ее с собой. Ванька-ключник со своими дурацкими ухаживаниями сыграл ей на руку… – И не вздумай отказаться взять меня с собой. Я приехала сюда собирать материал о работе гидрографа и ее трудностях. Пока я об этих трудностях знаю только с твоих слов. Все это очень умозрительно и нежизненно. И вдруг судьба преподносит мне такой подарок: рейд на катере к погасшему маяку! И возжигание светоча, который укажет путь затерянным в тумане кораблям!.. А? Это же красиво, Сережка!!! Неужели ты думаешь, что найдется журналист, который за такой материл не схватится руками и зубами?!
– Тебя укачает на катере, – буркнул Сергей. – Знаешь, как этого малявку болтает в проливе? Вся душа наизнанку вывернется!
– Я не страдаю морской болезнью, – возразила Женя. – Бывали случаи убедиться.
– Да я там изведусь от беспокойства за тебя! – буркнул Сергей.
– А по-моему, ты гораздо скорей изведешься, если я тут останусь в обществе Ваньки-ключника, злого разлучника, – усмехнулась Женя. – А там я все время буду на глазах. Под присмотром, так сказать. Обещаю не заигрывать ни с кем из суровых морских волков. Ну что, договорились?
Сергей расплылся в улыбке:
– Ты вьешь из меня веревки. Собирайся, только одевайся потеплей. Дует там очень свирепо!
Хабаровский край, район Бикина, 1960 год
– Александр Александрович, вот беда-то! – слабо всхлипнула медсестра Зоя Савельевна. – Не дышит младенчик… пуповиной его удушило! Да короткая-то какая была, господи!
Саша на мгновение зажмурился, чтобы не видеть посиневшего, сморщенного личика. Наверное, еще не раз этот крошечный мертвец будет являться в кошмарных сновидениях… То-то ему показалось, что у Серафимы было многоводие… когда в околоплодном пузыре слишком много жидкости, ребенок поворачивается там совершенно свободно, пуповина легко может обвиться вокруг шеи. Само по себе это не беда: Саше во время акушерской практики еще в Хабаровске видел случай, когда ребенок появился на свет с пуповиной, дважды обвитой вокруг шеи, но родился живым! Однако у той женщины пуповина была длинная, а у Серафимы – короткая. Она задавила своего сына еще во время схваток. То-то в последние минуты Саша не слышал сердцебиения плода…
– Умер? – испуганно спросила Зоя Савельевна, однако это был скорее не вопрос, а утверждение.
Саша бросил на нее свирепый взгляд:
– Не болтайте!
Медсестра испуганно качнула головой:
– Она без сознания, не слышит! Кровотечение сильное.
– Займитесь ею, – велел Саша. – А я попробую…
Он распутал петли пуповины, перехватившие горлышко новорожденного, вытер маленькое тельце сухой пеленкой и уложил ребенка на стол, слегка запрокинув ему голову и подсунув под плечи валик из салфетки.
Перед глазами вдруг всплыла страница учебника: «При решении вопроса о начале лечебных мероприятий следует опираться на выраженность признаков живорожденности: самостоятельного дыхания, сердцебиения (частота сердечных сокращений), пульсации пуповины, произвольных движений мышц. При отсутствии всех четырех признаков живорождения ребенок считается мертворожденным и реанимации не подлежит. Если у ребенка отмечается хотя бы один из признаков живорождения, необходимо оказать ему первичную и реанимационную помощь».
Главное слово – если.
В том-то и беда, что пока Саша не обнаружил ни одного из этих четырех перечисленных признаков! И все же он попытается, попытается сделать хоть что-то!
…А там, за дверью, напряженно ждет крика новорожденного Никифор, муж Серафимы, которого Данила, ее брат, убедил поверить своему другу – русскому врачу…
Нос и рот младенца были забиты кровавой слизью. Саша осторожно ввел самый тонкий катетер, другой конец взял в рот, принялся отсасывать слизь, сплевывая в кювету.
Дыхания не было. Саша осторожно похлопал ребенка по стопам.
Ничего.
Теперь – непрямой массаж сердца.
Он охватил грудку двумя руками с обеих сторон и принялся довольно сильно сдавливать грудину, стараясь соблюдать частоту два сжатия в секунду.
Ничего.
Саша зажал ребенку носик, сделал глубокий вдох и приложил губы к крошечному рту. Два выдоха, массаж сердца, все сначала…
«Был бы мешок Амбу!
[51] – яростно подумал он. – Может быть, с ним получилось бы… Когда, ну когда у нас во врачебном обиходе появится что-то подобное тому, о чем нам рассказывают на конференциях?!»
– Да Александр Александрович, да что вы, ну мертвенький он, сразу видно, – прошелестела Зоя Савельевна. – Вы лучше Серафимой займитесь, кровь не могу остановить.
Саша взял стетоскоп, приложил к неподвижной детской груди.
«Реанимационные мероприятия в родильном зале прекращают, если в течение двадцати минут после рождения у ребенка не восстанавливается сердечная деятельность (сердцебиения отсутствуют)», – снова возникли в памяти сухие строки учебника.
