Девушка от неожиданности чуть не уронила свою газету, подхватила ее у самой земли – и кинулась наутек: «русские-немцы» схватились врукопашную, нужно было уносить ноги, чтобы ее не задело «случайной пулей», вернее, ударом деревянного, самостоятельно выструганного «автомата», которыми противники почем зря лупили друг друга.
Наконец победители погнали побежденных за дома, войнушка перенеслась на другую территорию. Саша вышел из своего укрытия и направился туда, где только что кипел бой.
Он видел, как из газеты, которую держала девушка, выпало что-то белое. Листок бумаги? Она этого не заметила…
Да, в самом деле, что-то белое, хотя и изрядно затоптанное, лежало на траве. Это был кусочек белого картона. Саша поднял его – и чуть не ахнул от изумления. Он держал в руках собственную фотографию! Это был тот самый снимок, сделанный после выпускного вечера в школе, который они с Женей видели только однажды, а потом Тамама сообщила, что оба снимка, и Саши, и Жени, пропали.
Очень странно! Получается, Тамама фотографии потеряла, а эта девчонка – нашла?
И что? Влюбилась в Сашу по портрету? Мечтала его увидеть наяву, а увидев, решила выследить, где он живет?
Наверное, такое бывает… В самом деле, чего только не бывает! Однако Саша почему-то вспомнил один французский фильм – тоже с закрытого просмотра, на которые его иногда водила Женька в студию кинохроники. В то фильме был такой эпизод: злобный убийца прятался в подворотне, вглядываясь в фотографию будущей жертвы, а потом настиг несчастного в густой толпе и прикончил ударом ножа под лопатку.
Ехидная Женька тогда сказала, что убийца – просто находка для Ломброзо, а людям, увидев такое чудище поблизости, надо бежать со всех ног и звать на помощь.
Девушка с русой косой ничуть не походила на чудище, и легко можно было найти очень даже лестный повод для того, чтобы она таскала при себе Сашину фотку. Однако он и сам не понимал, почему ему стало так тревожно.
А вот интересно, фотография Жени у нее тоже есть?..
Саша резко повернулся и пошел обратной дорогой – через переулки Казáчки к Тихоокеанской улице.
Саров, 1940–1950-е годы
Вскоре Егорову предстояло убедиться, что матушка Анна не ошиблась. В Сарове ее не оказалось, не оказалось и в Дивееве. Егоров пытался узнать, где она. Люди отмалчивались – кто станет особо откровенничать с капитаном госбезопасности? Однако он продолжал искать. Однажды женщина, обликом, как и многие в Дивееве, похожая на монахиню, хоть и ходила в мирском, подошла к нему, назвалась сестрой Серафимой Булгаковой и сказала негромко:
– Ты не ищи больше Анюту. Она затворилась… Скрылась от мира. Просила тебе передать, чтобы ты не искал ее. Свидеться вам не судьба, а будешь упорствовать в поисках, только навредишь себе. А тебе надо… она сказала… – Сестра Серафима зажмурилась, словно силясь доподлинно вспомнить каждое слово, и отчеканила: – Митя, ты помоги детям Митиным, без тебя им пропасть.
Открыла глаза и, взглянув на побелевшее, окаменевшее лицо Егорова, с облегчением кивнула:
– Ну, ты понял, я вижу.
Егоров тоже кивнул.
Он понял, что должен помочь детям Грозы, но где искать их?! В Москве? Неведомо почему, однако в тот миг он отчетливо ощутил, что их нет в Москве, а где они, где искать их и Тамару, было неведомо.
И все же он знал, что будет искать и найдет.
То, что Морозов был направлен на службу на Амурский речной военный флот, в Хабаровск, удалось выяснить спустя полгода. Однако лишь спустя одиннадцать лет Егоров смог выехать из Сарова – и то лишь потому, что после обширного инфаркта, был комиссован и вышел в отставку, а также был освобожден от занимаемой должности в Сарове.
По болезни.
Врачи предупреждали:
– Умереть можете в любой момент. От малейшего волнения.
Выслушав этот смертный приговор, Егоров немедленно выехал в Москву, а оттуда в Хабаровск.
Хабаровск, 1957 год
Сначала Саша потерялся в путанице заборов и, может быть, он и не нашел бы так быстро тот огород, где видел эту странную девушку, которая потеряла его фотографию, но помогла собачка: залаяла, увидев его, бросилась было к ограде, оскалившись, однако Саша присел на корточки, просунул пальцы сквозь прутья плетня – и собачка лизнула их, ласково приткнулась мордой, заскулила, завиляла хвостом…
– Жаль, что ты не умеешь говорить, – пробормотал Саша, – я бы у тебя спросил…
– Ну что же, тогда спроси у меня, – раздался высокий, тонкий женский голос. – Однако мне и так известно, что именно ты хочешь узнать.
Саша выпрямился и заглянул за плетень. На крыльце стояла маленькая женщина в черном платье с очень длинными рукавами, с высоко уложенной вокруг головы косой. Она была очень красива, эта немолодая китаянка с фарфорово-белым, старательно нарисованным лицом.
– Здрасьте, – кивнул Саша довольно неуклюже. – Ну и что я хочу узнать?
– Что выпила твоя сестра, – ответила китаянка – словно птичка прочирикала.
– Женя мне не сестра, – машинально возразил Саша. И только тут до него дошло, о чем говорит эта незнакомая женщина….
Он даже покачнулся и схватился за плетень, чтобы не упасть. На самом-то деле он шел, чтобы узнать, как к девушке с русой косой попал его портрет. Но, честно говоря, его уже полмесяца подспудно не оставляли размышления: что же все-таки случилось тогда на левом берегу? С Женей он не мог поговорить об этом, стыдно было, да и ей тоже было, наверное, стыдно, поэтому они сторонились друг друга и почти не разговаривали: так, двумя словами перекинутся за день – вот и все. А еще, Саша чувствовал, Женю раздирало раскаяние и отвращение к себе – это было буквально написано на ее лице!
А Тамара с затаенным, но пристальным, почти исследовательским любопытством ученого, сидящего перед микроскопом, наблюдала за ними обоими…
И Саша никак не мог забыть, о чем подумал тогда, на левом берегу: Женя и Игорь выпили какао – и словно обезумели. Этого не может быть, какао тут ни при чем, твердил он себе, но все же никак было не отделаться от мыслей о Тристане и Изольде и о каком-то тайном зелье.
– Откуда вы знаете?! – пробормотал Саша растерянно. – Откуда вам известно, что она что-то выпила?
– Я сама дала твоей мачехе этот напиток, – своим тонким, мягким голосом сказала китаянка.
– А, – протянул Саша, чувствуя некоторое облегчение. – Тогда вы меня с кем-то путаете. У меня нет ни мачехи, ни сестры.
– Если ты держишь в руках не свой портрет, значит, путаю, – покладисто согласилась китаянка, насмешливо поведя тонкой нарисованной бровью.
– Да нет же, – растерялся Саша, – портрет мой, но у меня нет мачехи и сестры!
– Уже завтра ты поймешь, что я говорю правду и ничего не путаю, – перебила китаянка. – Но давай поскорей закончим наш разговор. Тонь Лао обнаружит, что потеряла и тебя и портрет, и вернется. Она будет в ужасе, поняв, что ты выследил ее. Так что уходи.
