– Я не хотела, – зарыдала Елена, – это вышло случайно. Мама велела песку на грядки накидать, так как считает, что это хорошо, если снега нет. А я и не спорю. Без толку ей объяснять, что глупость сделать приказала, лучше выполнить. Куча у нас во дворе пленкой прикрыта, да все равно слежалась, я кирку взяла в сарае, чтобы песок отковырять. И тут Ветров-старший подошел. Остановился около меня, задудел: «Елена, а ведь это ты в Пашкиной куртке ходила. Тебя Катя в окно видела, а не внука моего непутевого. Я это только сегодня сообразил, когда ты в мою избу пришла. Приметил, что свитер у тебя испачкан, на рукавах и на спине бордовые разводы. Пачкается ведь подкладка кожанки, Пашка вон рубаху свою испортил. Я решил беде помочь, взял куртенку, протер ее бензином и повесил выветриться. Так три дня делать надо, раз в сутки, тогда тип-топ получится. А ты схватила куртку, когда она еще не перестала краситься. Вот твой пуловер и испачкался. Ты носила прикид Павлухи в ночь, когда отец Дионисий погиб, куртка только тогда во дворе висела, на следующий день я ее в бане устроил. Зачем батюшку в храм ночью повела? Молчишь? Не желаешь крестному правду доложить? Ох, чую, непотребство ты устроила. Но пусть с тобой родная мать разбирается. Сейчас с Марфой поговорю…» И пошел к нашему дому. Я не хотела его убивать! Даже не думала о таком! Остановить старика решила, а руки мотыжку схватили, не знаю почему. Вот просто взяли и – бумс ею по спине соседа… Дед упал. Гляжу, умер он. А я скачком к сараю, кирку хотела спрятать. И тут мать из окна заорала: «Сколько тебя просить можно? За смертью только посылать… Когда еще велела песок набросать, а ты только сейчас мотыжку взяла, лентяйка хренова!» Она подумала, что я пару секунд как вышла. И что делать? Филипп-то Петрович в огороде лежит. Я испугалась и крикнула про розовую куртку с перьями. Честное слово, не хотела на Брякину стрелки переводить… как-то так… само получилось…
Елена умолкла.
– Затем вы вернулись к телу старика и подняли шум, – договорил Евгений.
– Ну… это… просто на помощь позвала, – протянула Лена, – нельзя ведь покойника лежать оставить…
– Как же вы не заметили, что пуловер испачкали? – только и смог спросить я.
– Так когда от церкви прибежала, в темноте его снимала, – захныкала Горкина, – свет не зажигала, опасалась, вдруг мать увидит полоску под дверью и заглянет в мою комнату. А когда назавтра к Филиппу Петровичу пошла, натянула его и заметила разводы.
Лена начала бить себя кулаком в грудь.
– Вот же я дура! Поленилась переодеться, решила, не в гости, не на свадьбу иду, а к соседу-крестному. Всего-то и дел – мать велела Филиппа Петровича позвать кран на кухне починить. А поменяла бы я свитер, Ветров и не догадался бы ни о чем. Никого я убивать не хотела!
– Кроме родной матери, – не выдержал я. – Надеялись до инсульта ее довести.
– Максим к вам более не обращался? – сухо спросил Протасов.
– Нет-нет-нет, – затвердила Горкина, – он мне позвонил потом. Всего один раз. Сказал: «Заруби себе на носу: я в Бойске не появлялся. Не стану пока тебе мстить, хоть ты меня когда-то убить хотела. Но помни, что могу в любой момент про все рассказать. Живи дальше и дрожи каждый день: вдруг правда откроется? А я ее обязательно на свет вытащу. Когда? Не знаю. Ты жди. Ответишь тогда и за то, что с качелей меня сбросила, душила, камнем била, и за то, что отца Дионисия к месту смерти привела. Кстати, а ведь это ты, Елена, убийца батюшки». И этот гад противно заржал.
– Номер телефона Максима дайте, – потребовал я.
– У меня его нет, – всхлипнула дочь Марфы.
– Скажите адрес, – попросил я.
– Не знаю его, – зашмыгала носом Лена. – Максим ничего конкретного о себе не рассказал, только то, что у старухи живет и в церкви убирается. А в какой, не сообщал. Ой, мне так плохо… Ужасно плохо, жутко плохо… Спать совсем перестала, глаза закрыть страшно. Завтра очередная съемка телешоу, вдруг от бессонницы голос пропадет?
Протасов встал.
– Не уверен, что вы сможете принять участие в намеченном мероприятии.
– Почему? – заморгала Елена.
– Вам следует проехать со мной в отделение, – объявил полицейский.
– Зачем? – искренне удивилась Горкина. – Я же все честно рассказала, не скрыла правду. Нет-нет-нет, я не могу, есть дела поважнее, чем с вами кататься. Я должна выиграть, стать первой на шоу…
Эпилог
– Значит, отец Дионисий, вернее, тот, кто носил это имя, предпочел совершить грех самоубийства, но не ввергнуть прихожан в ужас сообщением о том, что они исповедовались и причащались у священника-самозванца, – вздохнул Борис, ставя передо мной чашку с латте. – Хотя он позднее стал настоящим батюшкой.
– Да, – согласился я. – Никита Слонов искренне поверил в Бога и все последующие после аварии годы истово проповедовал христианские истины. Кроме того, он отдал все награбленные деньги на восстановление храма, на нужды церкви и прихожан, раскаялся во всем содеянном. Да, одно время он вел службу, не имея на то права, но потом стал иеромонахом. Настоятель, который постригал его, определенно все знал. Лже-отец Дионисий давно покаялся в обмане. Но он никак не мог сообщить правду пастве, это подорвало бы веру людей, могло отвратить их от церкви. И давайте вспомним, что в деле еще были замешаны матушка Ирина, Марфа Ильинична, Филипп Петрович. Нет, настоятель храма никак не мог предать свою историю огласке. Да и как признаться, что церковь восстанавливалась на краденые деньги? Поэтому он предпочел прыгнуть с колокольни.
– По-моему, его поступок нельзя считать суицидом, – сказал Борис, – священника вынудили так поступить.
Я сделал глоток кофе.
– Сегодня Евгений Протасов едет к высокому церковному руководству за советом. Думаю, его попросят не разглашать правду. Версия, что у батюшки на колокольне закружилась голова, случился инсульт, весьма удачна. Полицейский придумает объяснение тому, с чего вдруг отец Дионисий полез на верхотуру, ну… может, решил сам проверить, нужна ли реставрация звонницы…
– Что будет с Еленой? – поинтересовался секретарь.
Я поставил чашку на блюдце.
– Сложный вопрос. Пока ответа на него нет. За то, что она в детстве столкнула Максима с качелей и избила его, ее не привлечешь к ответу. Тем более, что и срок давности истек. А вот что делать со смертью отца Дионисия и Филиппа Петровича? Ведь именно Елена привела батюшку к Максиму. Но адвокат посоветует ей говорить: не знала, что задумал сын Елизаветы.
– Легко можно было догадаться, что озлобленный на священника Брякин приглашает его ночью на встречу отнюдь не для того, чтобы угостить чаем, – рассердился Борис. – Ладно, предположим, вызов и сопровождение отца Дионисия ночью к храму сойдет ей с рук. Но Филиппа-то Петровича она убила! Надеюсь, за это Горкиной ответить придется?
Я отвернулся к окну.
– Если Евгения попросят замять дело с самоубийством Слонова, то как объяснить, почему Горкина напала на Ветрова? Ее молчание могут купить обещанием свободы.
