* * *
Очнувшись в очередной раз, я снова не мог понять – жив я или мертв. Сквозь опухшие веки продирался свет. Никогда еще свет не делал так больно. «Какой свет в камере?» – подумал я…
Значит, наверное, умер.
Ну что ж, это было интересно. Закончилось все, конечно, не очень, я бы, наверное, пораньше жизнь обрезал…
Да уж. Финал и вправду смазан. Ни одного счастливого момента с тех пор, как раздобыл информацию о диверсантах для Центра. А до этого еще целый год черной полосы…
Мои руки были сложены на груди – обычно их так складывают человеку, находящемуся в гробу. Когда я думал об этом, я почувствовал что-то твердое между ладонью и грудью. Я медленно согнул палец, чтобы понять, что это. Это был мой талисман, мой крест. Я его ни с чем не перепутаю.
Вдруг мой слух обнаружил какой-то шум. Я начал разбирать какие-то голоса.
– Ну не знаю, мне хохлушки больше нравятся. Такие, как это… кровь с молоком чтоб.
– Не, по мне, чтоб баба маленькая была, чтобы накрыл вот ее рукой, и все.
– И кого тебе такая родит, не думал? Богатыря размером с китайца?
– Это все не зависит. Вот жену капитана Агапова видел?
– Нет.
– Так вот она мелкая, как… ну короче – по пояс тебе будет. И ничего, родила ему огромного, волосатого.
– Так ты посмотри на Агапова, какие там гены!
– Вот именно что гены! Дело не в размере бабы!
– Ну фиг знает. Главное, чтобы было за что подержаться…
– …Я стесняюсь спросить, господа, – прошептал я.
– Леха! Очнулся, сука! Вот же живучий!
– Кто-то мне это уже говорил…
– Ни фига тебя не понимаем, шумно, летим же. Не напрягайся.
– Куда летим?
– Домой, Лех, домой.
– Веньян, говнюк, ты, что ли?
– Я, Дахай, я.
– Никогда больше не называй меня Дахай…
* * *
Меня доставили в спецклинику в Москву.
Когда мой мозг понял, что тело в безопасности, он позволил себе отдохнуть, поэтому несколько дней, а то и недель все было как в тумане.
Тугая повязка на груди, призванная помогать ребрам, тугие наколенники, фиксирующие суставы, пластыри, бинты с мазями на месте ожогов от укусов – все это было со мной и спустя месяц, когда Минин вез меня на дачу к генералу Никифорову. Немного звенело в ушах, и глаза болезненно воспринимали яркий свет. Зато я все видел – мое лицо было изрядно потрепано, но опухоль ушла.
За столом на летней веранде сидели генерал и мой коллега Веньян.
Я медленно шел к ним, Минин шел рядом, солидарно выдерживая мой черепаший темп. Никифоров и Веньян встали и сделали пару шагов нам навстречу. Из окна выглянула Антонина. Увидев меня, она прикрыла рукой рот и улыбнулась, прищурив наполняющиеся слезами глаза.
После крепких мужицких объятий мы уселись за стол и выпили.
Первым делом я спросил, знают ли они, кто меня сдал.
– Твоя любимая китаянка, – спокойно ответил генерал.
– Гого?
– Да.
– Она работала на контрразведку?
– Нет, в этом плане ты, Алексей, с ней не прогадал. Но вот то, насколько она прикипит к тебе, – не рассчитал.
– Она проститутка. Не прикипать – это должно быть ее профессиональное. Плюс подарки, переводы в лучшие бордели и в конце концов – выкуп. Неужели после этого она…
– Да, ты все учел. Кроме того, что она женщина. Оружие, так сказать, действенное, но непредсказуемое.
Все улыбнулись.
– А что с Харбинцем? – спросил я генерала.
– Его показательно казнили. Впаяли взятку и превышение должностных полномочий. Все писали об этом. Его кто-то из своих подставил. А когда его засадили, там уже все, кто от него пострадал и кто боялся, – добавили материалов в дело. Там на пару десятков смертных казней набралось.
– Жалко, что закончить его можно только один раз, – добавил Веньян.
Видимо, он много натерпелся во времена службы под началом казненного.
– Ты ешь, ешь. Вопросов, понятно, много. Никуда не спешим. – Минин был со мной сочувственно мягок.
– А как вам удалось меня вытащить из этого ада? Я же точно живой? – на всякий случай снова уточнил я и засмеялся.
– Живее всех нас, – улыбнулся генерал.
Никифоров с Мининым объяснили мне, что им удалось договориться с китайцами о моем возврате за счет сокрытия факта разоблачения их диверсантов.
– Мы пообещали им, что никто в мире не узнает о столь наглой деятельности китайской разведки, которая собиралась отправить четыре десятка диверсантов в нашу страну. И главное – никто не узнает, как их операция провалилась. Конечно, они не хотели огласки и согласились на сделку, – пояснил генерал.
В разговор вклинился Веньян:
– Прости, что долго…
– Мы отправили его, нам же там нельзя появляться, – чуть оправдываясь, сказал Минин.
– А то Сергей Анатольевич порывался тебя спасать. Еле остановили, рембо, блин, Джон Джей Минин! А, кстати, смешно получается: Рембо, Минин, Путин – у всех крутых героев по 5 букв в имени, – засмеялся Никифоров.
– А Сталин? – спросил я.
– Не упоминай всуе, – пригрозил генерал.
– Веньян, спасибо тебе. – Я поднял рюмку.
Вдруг все засмеялись.
– Что такое, – непонимающе я осмотрел всех.
Веньян махнул рукой:
– Да не Веньян я!
– А кто?
– Коля он! Коля, Коля, Николай, лети Назара выручай, – прыснул генерал. Все рассмеялись.
– Серьезно? – не мог поверить я. – Мужики, хорош шутить, я, походу, потерял чувство юмора.
– Серьезно, – утвердительно качнул головой Веньян, который с этого момента стал для меня Колей.
– А чего раньше не сказал, Коля?
– А когда бы?
– Ну да…
Вот так работаешь за кордоном среди потенциальных врагов, а кто-то из них может оказаться своим. А ты даже не знаешь. Черт его знает, может, это и к лучшему. В моем случае – это точно к лучшему. Не зря я его тогда выручил. Вот оно наше родное, русское, долг платежом красен. Получается, сочлись. Как же хорошо быть живым.
Мы проболтали еще минут тридцать, параллельно поедая горячие блюда. Особенно хорошо заходила вареная картошечка с маслицем и укропчиком.
Закончив с горячим Никифоров закурил. Я видел его курящим всего лишь во второй раз. За столом вдруг все замолчали. Стало слышно жужжание мошек и комаров.
