Катя не отвечала на мои звонки.
– Кате звонишь? – аккуратно спросила мама. – Она забегала к нам раз пять-то точно, лекарства отцу приносила.
Я молча кивал маме и набирал номер снова и снова.
– Не берет. Съезжу к ней.
За окном уже было темно и тихо.
– Ну, может, утром, чего ночью-то? – предложила мама.
– Удержишь его, ага! – Папа медленно шел по коридору и, видимо, услышал часть разговора.
Я вышел во двор, затем к дороге, поднял руку, чтобы поймать какого-нибудь бомбилу.
– Тебе куда, брат?
– Давай до Петровско-Разумовской, а там покажу.
– Сколько?
– Триста.
– А не, брат. Пятьсот минимум.
– Триста пятьдесят, больше не дам.
– Ээээ… ну садись.
Я смотрел на мелькающие обшарпанные вывески, фонари отбрасывали на асфальт желтые островки…
«Почему она не берет трубку? Почему не писала писем последние пару месяцев? Хотя и я толком не писал, чего уж там. Но она же знает, что я должен вот-вот приехать. Решила так расстаться? Или появился другой?» – Я перебирал варианты.
– С работы, брат? – начал заводить разговор бомбила.
– Можно и так сказать.
– А дома, наверное, жена с ужином ждет, детишек уложила…
Я хмыкнул.
– А что, нет? Нет жены?
Я молчал.
– А то если есть, то почему не ждет?
– Нету жены, никто не ждет, – тихо ответил я.
– Ээээ, брат, это плохо, когда никто не ждет. Зачем, если никто не ждет?
Бомбила был прав. Зачем ехать, если не ждут. А еще хуже, если помешаю.
– Поехали обратно, где забрал меня, – скомандовал я шоферу.
– Снова на работу?!
– Да нет, там не работа. Лучше расскажи мне: а кто и где тебя ждет?
Усы бомбилы от улыбки вытянулись почти до ушей. Мне предстояло узнать рассказ о его семье.
* * *
На следующий день ровно в десять Минин ждал меня у подъезда. Мы поехали в штаб-квартиру ГРУ, «стекляшку», расположенную на Хорошевском шоссе, дом 76. Заехав на подземную парковку, мы через спецлифт поднялись в кабинет Никифорова.
Хозяин кабинета нашему визиту обрадовался. Поблагодарив за службу, он долго расспрашивал меня о работе на Хайнане, внимательно слушая. Мы выпили чая, после чего Владимир Георгиевич лично дал мне три выходных дня.
Минин приготовил для меня другой сюрприз. Он собрал для бухгалтерии документы, чтобы я без лишней волокиты мог получить деньги, положенные мне за весь срок пребывания в командировке. Я просто подписал принесенные им бумаги, а он достал прямо из портфеля несколько пачек денег и вместе с зарплатной ведомостью передал мне. Оклад, надбавка за языки и премии составляли неплохую сумму. Мне предстояло проставиться.
После отдыха мне следовало написать подробный отчет о командировке. На написание у меня ушло около недели. Важно было не упустить даже мельчайшие детали.
Минин сообщил, что принято решение направить меня в аспирантуру Тимирязевки, куда я еще до своего возвращения в Москву, оказывается, успешно сдал экзамены. Чувствуя, что за год общения на китайском и русском языках стал подзабывать английский, я попросил месяц на его повторение. В нагрузку мне повесили «физику», то есть рукопашный бой и общую физическую подготовку. Преподаватели были те же, что и до отъезда в Китай, при встрече мы были очень рады друг другу. Даже молчаливый Владимир на радостях обнял меня и приподнял, как бы стараясь швырнуть на пол, но не сделал этого. В душе он был рад, что я цел и невредим, чувствуя в этом и свою заслугу. Никто из них меня ни о чем не расспрашивал. Это было не принято.
* * *
Дни шли своим чередом, занятия были в радость, я добросовестно все повторял и снова, как и прежде, читал множество книг. 14 ноября 2005 года резкий звонок Минина отвлек меня от занятий английским языком.
– Леша, включи «Первый канал», – сказал Минин быстро и четко.
Из телевизора вещали: «В результате промышленной аварии, произошедшей вчера на одном из химических заводов в китайской провинции Цзилинь, в реку Сунгари, правый приток Амура, попали химикаты. Их состав в России до сих пор не известен. Есть предположение, что это бензол или фенол…»
– Слышал? – спросил Минин.
– Да, слышал.
– Меня вызывает Никифоров, потом я прямиком к тебе. Жди, – сказал Минин и положил трубку. Это означало, что мне нужно было проводить моего преподавателя английского языка и отменить «физику». Я так и сделал. Минин приехал возбужденный.
– Чаю хотите? – предложил я.
– Давай, только без сахара, а то снова навалишь полкружки белой смерти, – возбужденно сказал Сергей Анатольевич.
– Белая смерть – это соль, а не сахар, – поправил я.
– Хрен редьки не слаще, – резюмировал мой гость.
Я, сделав нам чаю, достал из шкафа пачку печенья, выложил его на тарелку и поставил на стол.
– Сам пек. – Я попытался немного разрядить обстановку.
– Ага. – Минин строго посмотрел на меня, явно не разделяя мой порыв. – Ты, кажется, изучал фенол? – спросил он.
– Да.
– А бензол?
– Ну так, лишь на стадии получения фенола путем прямого окисления бензола закисью азота и кислотным разложением гидропероксида фторбутилбензола…
– Леша, не до шуток, я серьезно.
– Сергей Анатольевич, я без шуток. Ну что вы, в самом деле, они сами не знают, что передают: бензол практически нерастворим в воде, тот же фенол в сто раз растворимее. – «“Растворимее”… В китайца превращаюсь», – подумал я про себя. – Это же химия 10-го класса, – сказал я.
– Леша, еще несколько лет назад наши аналитики прогнозировали эту ситуацию. Это не случайность, ты понимаешь? – сказал Минин с напором.
– Не случайность?
– Конечно, нет! Только за текущий год произошло сто тридцать случаев загрязнения Сунгари! Ты только задумайся: каждые три дня в реку, которая течет к нам, в Россию, сбрасывают массу химикатов. Нас травят! У нас в зону загрязнения попали более семидесяти населенных пунктов, с миллионом жителей. Леша, это все крайне серьезно, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я, удивленный цифрами Сергея Анатольевича.
– Только в провинции Хэйлунцзян, граничащей с Россией, насчитывалось более двух тысяч потенциально опасных предприятий, из них двадцать пять процентов совершенно не отвечают элементарным требованиям экологической безопасности. За большинством из них вообще не ведется контроль. Это бомба замедленного действия! Это, ни много ни мало, – замаскированное оружие массового поражения! – эмоционально рассказывал Минин.
