После улицы в этом прохладном коридоре было довольно-таки темно, но через минуту глаза уже привыкли к свету, скупо падающему через окна, расположенные возле потолка. Эти небольшие окошки Сергей заметил сразу, как только подошли к темнице и тут же прикинул – можно ли через эти дырки выбраться на свободу? Пришел к выводу – можно, но сделать это будет тяжко. Окна забраны толстыми решетками – похоже, что неспроста, если вспомнить о наличии «мерцающих», наполняющих местные джунгли. Если ты прячешь в темницу «мерцающего», позаботься о том, чтобы он не сбежал через крысиную нору – с него станется, скользкая гадина!
Позаботились. Дырочки ма-а-аленькие. Только палец просунуть. Или два.
Прикинул – стало интересно, пролезет мозг через ТАКУЮ дырку? Не порвется ли связь между мозгом и телом? Будет ли мозг функционировать как положено, превратившись в канатик толщиной в палец? В червяка?
Вообще-то не просто интересно, а жизненно важно – вдруг придется сваливать из застенков? И тут же себя одернул – зачем сваливать? Его задача поговорить с Главой Клана, убедить ее в том, что чужачка будет им полезна.
– Когда меня отведут к главе клана?
Конвоиры промолчали, даже не взглянули. Сергей хотел спросить еще раз, но осекся – ему наглядно сразу же дали понять, на каком месте в иерархии этого общества он находится, зачем унижать себя глупыми вопросами, на которые точно не получит ответа?
Камера оказалась сухой, чистой, хотя и темной. Каменное ложе покрыто чистой свежей соломой, из стены в желоб льется струйка воды – и питье, и туалет, надо думать… Небольшое окошко наверху почти не дает света, и до него метра четыре высоты. И захочешь – не допрыгнешь. Не экономили на строительстве темницы, это точно. Стена гладкая, не зацепишься, не долезешь.
Сергея легонько подтолкнули в спину, он шагнул за порог камеры, слегка удивившись тому, что у него так и не отобрали оружие, и тут же потерял сознание, не успев понять, что с ним происходит.
Очнулся на лежанке – голый, как в момент рождения. В первую минуту ничего не понял – холодно, колко, журчание и полумрак. Головная боль – знакомая, раскалывающая голову, как тогда, после магического удара лесных фурий. Ощупал себя – ни одежды, ни оружия. И хуже всего – ошейник, на ощупь похожий на тот, который был на нем в плену у старого колдуна!
Холодно, но Сергея прошибло потом – вот так попал! Из огня, да в полымя?! Это еще что за хрень?!
Вскочил. Босые ноги захолодели на каменном полу, но не до холода! Что за ерунда происходит?! Ведь как ожидалось – он приходит в Эорн, находит Главу Клана, сообщает, что пришел помочь. Глава выслушивает и с благодарностью принимает помощь! А что творится на самом деле?! С какого хрена его сунули в камеру, да еще и с ошейником?! Что за?!. Один только мат лезет!
Зарычал и с размаху саданул ногой по двери. Окованная сталью дверь даже не вздрогнула. Жалкий стук, такой, будто кто-то ткнул кулаком в крепостную стену. На славу строили эту темницу!
Разозлился еще больше, начал бить в дверь руками и ногами, опомнился только тогда, когда разбил костяшки в кровь и едва не сломал палец. Боль отрезвила, тяжело дыша, уселся на лежанку, кривясь от боли и матерясь как гопник. Сидел так минут десять, пытаясь собрать мысли в удобоваримую кучку. Потер лоб и снова скривился от боли – руки болели, их просто дергало от боли!
Вначале не понял, потом внутри все захолодело – руки не заживали! Похоже, что ошейник препятствовал заживлению! И что это значило? А значило вот что – он не может «мерцать»! Организм отказывается усиленно регенерировать! Магия не работает! Впрочем, это можно определить только опытным путем…
Боль! Красные всполохи перед глазами! Вырвало.
Тошнило долго, выворачивая желчью – желудок пуст. С полчаса, не меньше, лежал, глядя в потолок, отходил от последствий попытки поколдовать. Когда дрожь в руках и ногах утихла, когда желудок перестал бунтовать и позвоночник затих после судорог, изгибающих его дугой, сделал новую попытку. Не изменять тело, нет – разрушить ошейник. Так, как он когда-то сумел сделать у Гекеля. Войти в структуру ошейника и разрушить его изнутри.
Эта попытка обошлась дороже. Вначале беспамятство, потом – судороги, скрежет зубов, боль суставов, хруст мышц, волокна которых рвались из-за перенапряжения, слабость – руки, ноги, все тело ватное, будто тряпка. Руку поднять трудно, так, будто она весит как мешок цемента. Нога едва сгибается в колене, и каждое движение причиняет боль.
Сколько лежал – неизвестно. Собрался с силами, дождавшись, когда станет полегче, потащился в угол, к струйке воды. Долго полоскал рот, потом сунул под струю голову, чувствуя, как ледяная струя смывает одурь, смыл с живота, с бедер нечистоты, перемешанные с соломой, остатки содержимого желудка – отмылся как мог. Побрел к лежанке, там навел порядок, сбросив испачканную солому на пол, в лужу. Лег и забылся тяжелым сном, свернувшись калачиком, как ребенок в утробе матери. Била дрожь, в камере не так уж и холодно, но усталость, боль, ледяная вода сделали свое дело.
Проснулся от грохота – дверь скрипнула и распахнулась, ударившись о стену. Хрипловатый грубый женский голос сказал, будто нарочно слегка гнусавя:
– Что, пробовала, как работает ошейник? Хе-хе… проклятые перевертыши! Мордой бы тебя в лужу сунуть, сука!
Сергей поднял голову, с трудом сел на лежанке. У дверей стояла кряжистая баба лет пятидесяти, седая и в отличие от большинства воительниц коротко стриженая. Меча у нее не было, только короткая дубинка у пояса да фонарь, кажущийся после мрака камеры ярким, будто фотовспышка. Свет фонаря выхватывал из тьмы безобразие, которое творилось на полу после попыток Сергея поколдовать. Вид этой лужи был таким же ужасным, как и запах, Сергей тут же едва не добавил к этой луже новой порции ее содержимого. К горлу подкатил комок, но он его все-таки удержал.
– Жри, сука! – Бабища швырнула на лежанку деревянную миску, в которой виднелось что-то вроде каши, шагнула назад, к двери. Сергей встрепенулся, спустил ноги с лежанки, сделал попытку встать, но баба погрозила ему пальцем, взявшись за дубинку: – Что, мало тебе было паралича?! Еще хочешь, отродье перевертышей! Сиди, где сидишь, и не приближайся ближе, чем на два шага, иначе тут и поляжешь!
– А с этим что? – Сергей указал на вонючую лужу. – Дай хоть тряпку, что ли!
– Обойдешься! – хохотнула надзирательница. – Ручками вычищай, ручками! А еще лучше – вылижи все языком! Языком, ага! Ха-ха-ха… Надо девкам рассказать – забавно сказанула! Языком! О-хо-хо! Я бы посмотрела! Уууу… сучка! Говорят, у тебя сразу два мужика было? Любишь трахаться, да? Вот и потрахайся теперь! С дерьмом! Ох-хо-хо! С дерьмом трахайся!
Сергей замер, глядя на то, как закрывается дверь, костенея от ненависти. Почему в дубаки идут самые тупые, ограниченные типы? Вот почему?! Или они тут, общаясь с заключенными, становятся такими ограниченными тварями, не способными на проявление обычных человеческих чувств? Вот есть же у этой бабы семья! Наверное, есть… И что, приходит она домой – и дома она такая же тупая мерзкая сука? Какие у нее растут дети? Что они могут перенять у матери? Какие такие хорошие свойства своего характера эта баба может передать дочерям? Или сыновьям! Умение отпускать тупые шутки? Способность издеваться над заключенными? Глумиться над беззащитными?
