– Ты это сделала! – влетел в дом Кондрат и заключил меня в неожиданно крепкие для его нынешнего довольно субтильного телосложения объятия.
– Э-э-э… – опешила я.
– Я смог заглянуть в чужие сны! – сверкнув белозубой улыбкой, известил он. – Не знаю, что уж ты вытворила, но спасибо! – и тут же расцеловал в обе щеки.
– Что за шум? – раздался из-за спины сонный голос мужа. – Вам не говорили, что молодоженам покой положен?
– Да какое там, сын! – воскликнул Кондрат. – Твоя жена, это… это… Это чудо какое-то!
– Мряу… – послышалось со стороны моей комнаты, и на ее пороге появилась Елена.
– Ты и это сделала?! – воззрился на нее Кондрат, на что я лишь руки в стороны развела.
– Д-да… – вместо меня ответила наконец-то вернувшая свое человеческое обличье кошка.
А я… Я промолчала. Ну а что тут скажешь? С ней-то все вполне осознанно вышло, а вот как я ему помогла? Знать не знаю. Но главное, все счастливы, чего еще желать?
Эпилог
Спустя восемь с половиной месяцев со дня свадьбы и девять мучительных часов бесконечных схваток, я услышала заветные слова:
– Поздравляем, у вас чудесная девочка…
Встречать меня из роддома явились все: и муж, и мои родители, и ощутимо помолодевший после снятия проклятия Кондрат, и Василий с Еленой, которая, кстати, тоже уже была на сносях, ну и Ксюша, конечно же, не упустила такой повод, чтобы повидаться.
Ах, да! Совсем забыла! Василий и наконец-то вернувшая человеческое обличье Ночка – после легализации последней – поженились. Правда, моя золовка норовила большую часть времени проводить в зверином обличье, что ее супруга совершенно не смущало, в отличие от все видящих и знающих соседей, кои, не понимая истинной сущности новобрачной, пребывали в уверенности, что та где-то на стороне погуливает, потому и дома ее вечно нет. Они сочувственно качали головами, видя, как счастливый Василий едва ли не на руках носит свою благоверную, но вслух пока не высказывались, по крайней мере в лицо ему ничего не выговаривали.
Ну что еще? Григорий облагородил дом Агрипины, где мы сейчас и живем. За то время, что я училась перед уходом в декретный отпуск, он уехал на родину и провернул немалую работу: дом теперь был приподнят и отреставрирован настолько, что смотрелся новеньким, особенно если учесть нежно-персиковый сайдинг, металлопластиковые стеклопакеты и бурую черепицу на крыше, из которой торчала новенькая печная труба из красного кирпича. Сам дом немного расширился за счет пристройки, вмещавшей в себя просторную светлую кухню, а также нормальный туалет, ванную и душевую кабинку. Комнаты тоже претерпели небольшую перепланировку, а чердачный, вернее второй, этаж – стал жилым. Вокруг двора теперь возвышался высоченный кованый забор, с которого на случайно забредших в наши края путников взирали литые из металла черные кошки с изогнутыми спинками, пучки трав, ступки, метлы, ну и да, на верхушках металлических копий все так же сохраняли антураж звериные черепа. Когда этот шедевр впервые увидали мои родители, их едва приступ не хватил, но, слава богу, обошлось.
А в остальном? Все мы жили до-о-олго и очень счастливо! И… иногда я путешествовала вместе с мужем в чужие сны. Нет, ни он, ни я там друг другу не изменяли, но вот потом… Потом это было нечто!
