– Эйдан, я не могу послать их к чертям, – мягко объяснила Вероника. – Они мои дети. И потом, Берти грозится подать в суд и на меня. Так что мне придется возвращаться в Нью-Йорк, встречаться с юристами, смотреть, как пойдет дело. Адвокат уже нанят, мне надо поговорить с ним. А потом я снова смогу приехать в Европу.
Она не приглашала его в Нью-Йорк, поскольку предпочитала видеться с ним там, где им не помешают ее дочери – и не узнают о существовании Эйдана. Рано или поздно все откроется, но время еще не пришло: все и так слишком расстроены из-за Пола, а вот теперь еще и Берти. Известие о том, что у матери появился мужчина, может стать шоком для всех троих дочерей. Насчет этого Вероника не питала радужных надежд.
– Ты приедешь ко мне в Париж, когда я вернусь?
Они могли бы чудесно провести время в Париже. Эйдан кивнул, но вид у него был, как у обиженного ребенка. Веронике он особенно нравился в те минуты, когда не щетинился всеми своими иголками, как дикобраз, как порой бывало. Вероника чувствовала, что он до сих пор в глубине души опасается, что его бросят, – видимо, повлияла смерть его матери, хотя больше он ничего о ней не рассказывал. Видно, эти воспоминания до сих пор причиняли ему боль.
– А может, поедем вместе в Лондон прямо сейчас? – предложил он, и его взгляд стал умоляющим. – Мы могли бы уехать сразу после выставки.
Подумав немного, Вероника кивнула, и он просиял. Ему хотелось показать ей свою мастерскую, квартиру, весь свой мир. До сих пор они лишь путешествовали вместе, а теперь она должна была увидеть его в повседневной жизни. Вероника была бы рада, но не знала, осуществимо ли их желание. Разве что в Париже, где у нее нет родных. Общаться с Эйданом в Нью-Йорке будет гораздо сложнее из-за девочек. А в Париже она чувствовала себя свободнее и могла заниматься, чем хотела. Но в Нью-Йорке поводок ее материнства укорачивался, и этого никак не мог понять Эйдан, не имевший детей. Он привык ездить, куда хочется, и заниматься, чем вздумается. И считал, что Вероника чрезмерно опекает дочерей.
– Они взрослые женщины, дай им возможность справиться самим, – повторял он, пока они укладывали вещи. Они решили заскочить на ужин в «Борхардт» и тем же вечером на машине отправиться в Лондон. Все дела Эйдана в Берлине были закончены.
– Это моя работа, Эйдан. Матерью остаешься навсегда, даже когда дети вырастают.
Его родители явно так не считали. Сама идея вечного материнства была ему чужда.
– Им пора учиться самостоятельности, – он по-прежнему считал, что в жизни просто необходимо уметь посылать к чертям всех и все, что тебе мешает, и этот его принцип породил немало шуток, понятных только им двоим. Но Эйдан чаще всего и не думал шутить. Просто Вероника придерживалась других правил.
Эйдан позвонил Карлу, поблагодарил за потрясающую выставку, предупредил, что уезжает, и Карл пообещал, что будет держать его в курсе дальнейших продаж, запросов от музеев и так далее. Агент Эйдана улетел в Нью-Йорк наутро после открытия выставки. Вероника и Эйдан той ночью доехали почти до самого Антверпена на своем уже хорошо обжитом «Остине Хили». Переночевать они остановились в маленькой гостинице и поднялись рано утром, чтобы ехать дальше.
На следующий день, на отрезке пути до Лондона, Вероника сменила Эйдана за рулем и с удовольствием вела машину. К Ла-Маншу они выехали близ Кале, в Кокеле, и успели погрузить «Остин» на поезд, пересекающий пролив за тридцать пять минут по туннелю. В поезде они позавтракали, закончив как раз неподалеку от Фолкстона, и пересели обратно в машину. Им понадобилось еще два часа, чтобы достичь Лондона, где они направились к Ноттинг-Хиллу. Там в лофте Эйдан жил в окружении фотопринадлежностей и снимков, привезенных из поездок. Едва успев войти, Вероника сразу поняла, что это дом холостяка: на диване кучей валялись свитера, холодильник был пуст, постель он не успел заправить, уезжая в спешке. Эйдан сказал, что время от времени приглашает уборщицу, но на этот раз забыл позвонить ей. Но несмотря на беспорядок, его дом был уютным и теплым, с пузатой печкой в одном углу. Эйдан признался, что в лофте зимой зуб на зуб не попадает, но даже это ему нравится. А Веронике понравился район, когда они вышли купить что-нибудь поесть. У Эйдана не оказалось никаких припасов, кончился даже кофе, и они купили рыбы с картошкой, согласившись, что эту еду не назовешь полезной, но пахнет она очень аппетитно. Ее разложили на газете, впитавшей жир, и сдобрили уксусом и солью.
– М-м-м… как вкусно! – на лице Вероники отразился восторг, и Эйдан, смеясь, сфотографировал ее. Рядом с ней жизнь казалась ему ярче и лучше, и той ночью в постели он признался, что ему будет очень не хватать ее. Она согласилась пробыть с ним в Лондоне два дня, а потом ей все-таки придется уехать. К тому времени с ней связались Джульетта и Джой, и они, как и Тимми, были встревожены тем, что Берти грозится судом. Позвонила и перепуганная Элизабет Марнье, которую известие о суде повергло в панику. Вероника объяснила ей, что, вероятно, дело даже не дойдет до суда и что Софи не о чем беспокоиться, ведь отец признал ее в завещании. Просто Берти предпринял попытку выманить у них деньги, но вряд ли она окажется успешной. Вероника пообещала держать Элизабет в курсе дел, как только вернется в Нью-Йорк, и попросила ее не волноваться. Этот разговор заметно успокоил Элизабет, и обе почувствовали в этом иронию: по милости Пола теперь им пришлось заботиться друг о друге и о детях, а он вышел из игры. Как обычно.
Следующие два дня Вероника старалась ни о чем не думать и просто быть рядом с Эйданом. Они побывали в галерее Тейт, в Музее Виктории и Альберта, во всех любимых галереях Эйдана. Вероника помогла ему привести в порядок квартиру и сменить постельное белье. В первый вечер они приготовили ужин вместе, во второй он повел ее в ресторан. Вероника предлагала заглянуть в «Бар Гарри», клубная карта которого у нее была, и сравнить его с венецианским, но в Лондоне это заведение оказалось менее демократичным, а у них не было желания одеваться официально. Им хотелось просто расслабиться и побыть вместе, развлекаться, заниматься любовью. Веронике казалось, что оба они стараются насытиться друг другом сполна, помня о предстоящей разлуке. Она понимала, что будет очень скучать по нему, и Эйдан сказал то же самое. Теперь они даже представить себе не могли, что когда-то жили, не зная друг друга. Дом Эйдана казался Веронике уютным и привычным, как собственный, а дочери словно отдалились от нее. Рядом с Эйданом она везде чувствовала себя как дома.
Утром в день отъезда она незаметно приклеила к зеркалу в ванной стикер с признанием в любви к Эйдану – он должен был найти эту записку потом, после ее отъезда. Расставаясь в аэропорту, они с трудом разжали объятия.
– Я скоро вернусь, обещаю тебе, – заверила она, прерываясь на поцелуи. Эйдан выглядел потерянным. – Мы увидимся в Париже как можно раньше.
Париж должен был стать следующим пунктом в цепочке их открытий, сделанных в мире друг друга. Поездка в Лондон получилась запоминающейся – как и пребывание в Венеции, Флоренции и Берлине. Рядом с Эйданом Вероника не чувствовала никакой скованности, ей понравилась его квартира. И она надеялась, что он полюбит ее дом на острове Сен-Луи. Эйдан уже говорил ей, что ему нравится Париж, поэтому беспокоиться не стоило.
