– Что вы, графиня! – искренне возразил итальянец, щедро накладывая на свою тарелку какое-то кушанье, источавшее весьма аппетитный аромат. – Что вы, насколько я могу судить, ваша кухня выше всяческих похвал!
– Вы очень добры! – ответила ему графиня.
Маэстро Лоренцо поднес к губам золотой кубок с вином, и на лице его отразились удивление и восторг:
– Даже в лучших домах Рима мне не доводилось пробовать столь чудесное вино!
– Я рада, что угодила вам, – улыбнулась хозяйка.
– Благодарность моя не знает границ, – продолжал итальянец, – не знаю, чего бы я не сделал, любезная госпожа, чтобы отплатить за ваше гостеприимство!
– Ловлю вас на слове. Если вы и впрямь хотите доставить мне удовольствие, задержитесь в моем замке на несколько дней и напишите мой портрет. Я наслышана об удивительном искусстве итальянских художников и была бы рада иметь портрет вашей кисти. А еще лучше – мое миниатюрное изображение, которое я могла бы подарить мужу, дабы он носил его при себе, отправляясь на войну.
– Милостивая госпожа графиня! – пылко воскликнул маэстро Лоренцо. – Вы не представляете, с каким удовольствием я выполню вашу просьбу! Я и сам хотел просить у вашей милости позволения запечатлеть ваши прекрасные черты, и только скромность не позволяла мне попросить вас об этой чести.
– Вот и славно! – Графиня удовлетворенно улыбнулась. – Не сомневайтесь, я щедро оплачу вашу работу!
В это время к столу подошла молодая красивая служанка с кувшином вина в руках. Маэстро Лоренцо невольно залюбовался ею. Пламя, пылавшее в камине, бросало багровые отблески на удивительно белую кожу девушки, голубые глаза сияли, как августовские звезды. Служанка подошла к итальянцу, чтобы подлить в его кубок вина. Вдруг карлик, который сидел чуть в стороне, выставил ногу. Служанка споткнулась и плеснула немного вина на камзол маэстро. Девушка ахнула, ее лицо залила смертельная бледность.
В ту же секунду графиня схватила служанку за руку, рванула к себе и закричала тонким злым голосом:
– Мерзавка! Что ты натворила! У тебя вместо рук крючья, как у цыган, которые ловят бродячих собак! Тебе нет прощения! Ты годишься только для того, чтобы убирать навоз за скотиной, а не прислуживать за господским столом!
– Госпожа, – попытался урезонить графиню итальянец, – девушка не виновата… не судите ее так строго…
Он не успел договорить, как графиня вонзила в руку служанки двузубую вилку, пригвоздив ее к столу. Девушка громко вскрикнула, алая кровь брызнула на ее рукав.
Маэстро Лоренцо от такого зрелища лишился дара речи.
Графиня же как ни в чем не бывало повернулась к нему и проговорила прежним, любезным и приветливым, голосом, каким вела застольную беседу:
– Вы слишком добры, маэстро! С простонародьем нельзя допускать мягкость, иначе мужичье сядет нам на шею! Только строгость, строгость и справедливость!
Живописец не нашелся что ответить. Он не мог отвести взгляд от окровавленной руки служанки и от ее перекошенного болью лица.
Графиня тем временем взмахнула рукой, и тут же от стены залы отделились двое дюжих слуг. Подхватив служанку, которая была в полуобмороке от боли и страха, они выволокли ее из залы.
Графиня же повернулась к итальянцу и с самым непринужденным видом продолжила разговор:
– Итак, маэстро, когда вы сможете начать работу над моим портретом?
Живописец, все еще находившийся под впечатлением ужасной сцены, попытался что-то ответить, но язык не слушался его, он словно примерз к гортани. Графиня по-своему истолковала его замешательство:
– Я вижу, вы устали. И правда, я – плохая хозяйка: пристаю с разговорами к утомленному путнику. Если вы сыты, один из моих слуг проводит вас в отведенные для вас покои, а разговор о моем портрете мы продолжим завтра.
Маэстро Лоренцо поднялся из-за стола, вымученно улыбнулся и с трудом проговорил столь же вымученные слова благодарности. К нему тут же подошел дюжий слуга (похоже, все слуги в этом замке были богатыри как на подбор) и с почтительным поклоном повел итальянца прочь из обеденного зала.
Они шли по узкому темному коридору. Провожатый держал в руке бронзовый подсвечник, освещая им дорогу. Пламя свечей озаряло замковый коридор тревожным колеблющимся светом. В этом свете живописцу мерещились скрывающиеся по углам тени, а стоило ему отвлечься от них, как перед его глазами возникала все та же картина – окровавленная рука молодой служанки и ее лицо, бледное от боли и страха… И еще – лицо графини, которая не пыталась скрывать удовольствие от причиненной девушке боли.
Коридор закончился, они оказались перед лестницей. Крутые каменные ступени вели отсюда и вверх – на второй этаж замка, и вниз – в подземелья. В какой-то миг живописцу показалось, что он слышит доносящийся снизу приглушенный крик, исполненный страдания. Он повернулся к своему провожатому и спросил:
– Что это?
Тот, однако, ничего не ответил, только пожал плечами, словно показывая господину, что ничего не слышал.
– Да будто! – раздраженно проговорил живописец. – Ты не мог этого не слышать! Там, внизу, кто-то кричал!
Но слуга отрицательно покачал головой и промычал что-то невнятное.
– Так ты нем, любезный! – догадался живописец, на что слуга энергично закивал и широко открыл рот.
Маэстро Лоренцо увидел у него во рту отвратительный обрубок языка, который шевелился как отдельное живое существо.
– О господи… – пробормотал он испуганно, – кто отрубил тебе язык?
Слуга снова невнятно замычал, нахмурился и начал подниматься по лестнице.
Живописцу ничего не оставалось, как последовать за ним, если он не хотел остаться в темноте.
Поднявшись на верхний этаж, безмолвный слуга открыл одну из дверей и впустил гостя в просторную и удобную комнату. В камине были уже сложены дрова, которые через минуту весело запылали. Растопив камин, слуга приготовил гостю постель, зажег свечу в подсвечнике на столе, поставил рядом с умывальником кувшин с водой и удалился с почтительным поклоном.
Закрыв за ним дверь, маэстро Лоренцо разделся и лег. Он думал, что не сможет заснуть после той отвратительной сцены, свидетелем которой стал за ужином, но день выдался такой долгий и утомительный, а постель была столь мягкой, что через минуту он уже спал крепким сном.
Даша под руку с матерью вошла в приемную адвоката.
За столом сидела худая блондинка с узкими бесцветными губами. Темный официальный костюм, старомодная белая блузка, профессионально бесстрастный взгляд. Жидкие волосы мышиного цвета были гладко зачесаны и скреплены резинкой. Секретарь адвоката. Но наверняка предпочитает, чтобы ее называли помощником. Или – еще круче – ассистентом.
Даша мысленно прилепила на нее ярлык – вяленая селедка.
Селедка подняла на вошедших женщин бесцветные глаза и осведомилась тусклым голосом:
