Митрофанова сердито накрыла Димин стакан блюдцем. Впрочем, без толку – все равно еле теплый. Уже полчаса воркует. И дверь в кабинет закрыта.
Со злости слопала две ромовые бабы. Хотя дала себе зарок: они выставлены на стол исключительно для Димки. Может, она только малюсенький кусочек себе отрежет.
Явился журналист минут через сорок. Лицо виноватое, вид нашкодивший.
– Чай себе сам грей, – буркнула Надя.
Но Дима словно не услышал. Подошел. Легко приподнял ее. Усадил себе на колени. Ткнулся носом в плечо. Ну, точно, Родион. Когда набедокуривал и прощения просил.
– Уехать надо? – саркастически поинтересовалась Митрофанова.
– Куда? – растерялся Дима.
– Ну, эту, как ее, Лерочку спасать.
– Ох, Надюха! – вздохнул журналист. – Ревнивица ты моя. Лерочке сорок семь лет. Живет в Рязани. Инвалид второй группы. Ходит с палкой и говорит с трудом.
Обернул к себе Надино лицо, взглянул в глаза, сказал мрачно:
– Она детский врач. Работала в поликлинике и еще волонтером была, в Рязани. Ездила на дом к паллиативным детям. Колола обезболивающее. Помогала им: памперсы за свои деньги, два аппарата ИВЛ из областной администрации выбила. Последние желания выполняла. У Леры имелся целый костяк помощников, кидала им клич – и добрый волшебник обязательно находился. Кто из детей компьютер просил, кто в Москву на концерт съездить. А два года назад к ней явился наш породистый господин Котлов. Со своим фондом «Протяни руку помощи». Начинал с ерунды: апельсинчики, новогодние подарки детям развез. А потом туза козырного: давайте Филипка с раком четвертой стадии в Израиль отправим!
Лера ему сразу сказала: не помогут ребенку в Израиле. Котлов с ней спорить не стал – прямым ходом к родителям. Письма из клиники показывает, по-русски, на глянцевых бланках: шанс на излечение – семьдесят процентов. А в России их домой умирать отправили.
Лера попыталась за другого мальчика попросить. С муковисцидозом. А Котлов ей в открытую: «Смысла нет. Муковисцидоз не лечится. Ну, продлим ему жизнь на пару лет – дальше-то все равно умрет. А Филипка есть шанс полностью вылечить!»
«Нет у него шансов. Метастазы по всему организму».
Но Котлов на своем стоит: «В Израиле чудеса творят».
Рекламная кампания, баннеры, посты, перепосты, на ти-ви пробрался, ребенка заставил в ролике сниматься. Собрали деньги. Отправили. Но даже до клиники не довезли. В такси умер – по дороге из аэропорта. В обычном такси – «Скорую помощь» не прислали, сэкономили.
Лера вновь со своим муковисцидозом: «Давайте наконец ребенку поможем, деньги ведь остались!»
Но Котлов ей ни копейки не дал. Новая рекламная кампания, и опять – рак, огромные синие глаза, заплаканные родители.
А когда и этот ребенок умер, она не выдержала. Написала в своем блоге про токсичную благотворительность.
– Ну и что дальше?
– Котлов позвонил ей немедленно. Предупредил: замолчи. Не мешай мне. А то пожалеешь.
Лера в ответ опубликовала в блоге финансовый отчет из клиники. И обвинила его впрямую, что он присвоил сто тысяч евро, это как минимум.
Полуянов умолк. Стиснул руки в кулаки. Тихо закончил:
– А на следующий день ее машина сбила. «Восьмерка». Без номеров. Ночь, свидетелей не было, водитель скрылся. Видеокамер уличных полтора года назад в Рязани толком не имелось. Зацепок никаких, дело целый год тянули внатруску – потом совсем прикрыли. У Леры – ушиб мозга, перелом бедра. Инвалидность. А Котлов из Рязани уехал. И всплыл в Москве. С новым фондом «Дарим детям добро».
– Димочка, – Надя прижалась губами к его побелевшему лицу.
Полуянов мягко ее отстранил. Произнес строго:
– Так что, Надежда, ты у нас с общего режима теперь переходишь на строгий.
– Дим… – робко вскинула голову она. – Но почему Котлов этот за мной охотится? А не за тобой?
– Но я ведь не Лера. Не хрупкая женщина средних лет. Меня устранить сложней. И подставляться он не хочет. Куда проще убрать – или покалечить – тебя. Мое любимое, но слабое звено.
* * *
Надя пыталась уговорить Диму лечь спать. А интервью-«обязаловку» сделать с утра. Но Полуянов хмыкнул:
– Думаешь, я усну сейчас?
– Вид у тебя уставший.
– А мозг все равно не отключится. Только проваляюсь без толку. Лучше делом заняться.
Заварил себе бадью кофе (это в полночь!) и ушел в кабинет.
«Сердце, сосуды, цвет лица, режим – все, к черту, губит», – грустно подумала Надя.
Но мораль читать не стала. Чего зря человека раздражать? Все равно по-своему сделает.
Зато нарезала полную тарелку яблок, груш. Наломала апельсины на дольки. Отнесла, поставила рядом с компьютером. Пусть между делом ест – витамины слегка смягчат вред ночных посиделок. Поставила и салфетки – не поняла только, заметил ли их Димка. Впрочем, клавиатура у его компа все равно захватана, завтра обязательно надо будет протереть.
Спать не хотелось. Вышла во двор. Взглянула на желтое пятно – окошко бывшего отцовского кабинета. Неисповедимы пути. Еще недавно здесь работал отец.
В рощице у забора разливался соловей. Надя решила подкрасться поближе – послушать концерт «из партера». Долго наслаждалась громкими – прямо над головой – безупречно красивыми трелями. Свет в Димином окне не гас. Наручные часы показывали без десяти два ночи.
По улице зашелестели шаги. Соловей оборвал концерт на полуфразе.
Надя сначала расстроилась. Потом – по-деревенски! – заинтересовалась: кого это носит в такое время? Взобралась на бетонную опалубку, осторожно выглянула из-за забора.
Парочка, идет в обнимку. Весна, май! Девушка на дочку Черемисовой похожа. Парень незнакомый.
Соловей снова возобновил концерт, и Надя выбросила случайных прохожих из головы.
Спать пришла только в три. Полуянов в спальню явился, когда уже давно рассвело и благородного соловья сменили несерьезные воробьи.
– Сделал? – сонным голосом спросила Надя.
– Летайте самолетами Авиафлота, – пробормотал Димка. – Разбуди, пожалуйста, в одиннадцать.
И мгновенно уснул.
Надя с минуту полюбовалась его усталым, с тенями под глазами, лицом – и ее тоже сморило, до практически барских десяти утра.
Проснулась – форточка открыта, в комнате воздух свежий, прохлада, куры соседские квохчут, пернатые глотку дерут. Красота, деревня! И энергии полно.
Митрофанова и завтракать не стала – сразу побежала во двор. Посадить свое не получится, она уже поняла. Но борьбу с одуванчиками надо продолжить, а то и жалкие отцовские посадки безвозвратно погибнут.
Надя надела перчатки, взяла из сарая тяпку, выбрала самую несчастную клумбочку и вступила в бой. Однако выдрать успела лишь небольшое ведерко – в калитку застучали.
