Последним по списку — хотя и ни в коем случае не по значению — моментом в отношении Фолклендских островов выступает британский парламент. Сменявшие друг друга правительства, как мы видели, руководствовались различными соображениями для увода вопросов внешней политики из области ответственности палаты общин. Желание сохранения секретности уравнивалось по силе, пожалуй, лишь с отсутствием у парламента интересов приподнять завесу тайны. Уильям Уоллис в эссе об отношении палаты общин к надзору за вопросами внешней политики
[29] заявлял, будто никакого такого надзора почти не существует. Ни в ходе прений по важным моментам, ни на «часах вопросов» Министерства иностранных дел обстоятельства внешней политики в должных подробностях не разбирались. Похоже, даже министры оказывались в роли не более чем рупоров, озвучивающих решения, принятые у них за спиной и обычно до их вступления в должность. Поскольку такие решения редко подразумевали обращение к финансовым ресурсам, то они и не представляли собой парного мясца, способного пробудить кровожадный аппетит бдительной общественности. Иностранные дела не снимают и малой толики сливок средств налогоплательщиков, а следовательно, не особенно отражаются на мнении электората. Так чего же ради волноваться членам парламента?
Иногда такое благодушие дает сильную отрыжку. События могут заставлять политику меняться. Соответственно приходится подстраиваться и правительству. Пусть небольшие кучки членов парламента не чувствуют перемен в ситуации или не хотят их чувствовать, поскольку служат рупорами тех, чьи интересы оказываются под угрозой, выключенные из процессов принятия решений, они вынужденно станут подозрительными и антагонистичными. Вопрос может казаться не особенно важным. Бывает, правящий в тот период кабинет сочтет требуемые от него изменения не вполне заслуживающими риска ухудшения политической обстановки. В таких условиях процесс формирования внешней политики превращается в непростое и чреватое столкновениями дело. Забывшее о важности приобретения друзей в более широком политическом пространстве, Министерство иностранных дел чувствует себя птицей с перебитым крылом — без союзников, без клиентуры и без поддерживающего лобби. Дипломатам приходится извиваться ужами, а то и просто «прогибаться», а министрам — лицемерить. На протяжении семнадцати лет именно нечто подобное и происходило в плане политики МИДа в вопросе Фолклендских островов. В итоге, окончательно заблудившись в политических дебрях, страна очутилась перед лицом необходимости вести войну.
2
СЕМНАДЦАТИЛЕТНЯЯ ВОЙНА
Если проблема Фолклендских, или Мальвинских островов приведет к трагедии, катастрофа эта будет ярчайшим примером отсутствия попыток как-то контактировать в данном вопросе — национальной дилеммой, возведенной в степень полным всеобщим невежеством и нежеланием ничего слышать.
Х. С. Фернс, Аргентина, 1968 г.
«Интересы жителей этих территорий превыше всего». В августе 1964 г., произнеся сии звонкие словечки, британский представитель при Организации Объединенных Наций, лорд Карадон, по сути обнародовал будущий лозунг своей страны в затянувшейся дипломатической битве и трехмесячной войне с Аргентиной. Карадон реагировал на направленное в Генеральную Ассамблею ООН заявление части жителей Фолклендских островов, в котором говорилось о их непременном желании остаться под властью британцев. Как он заметил, право населения островов на самоопределение безупречным образом вписывается в условия статьи 73 Устава ООН.
Причина столь внезапного интереса к Фолклендским островам со стороны высочайшего в мире форума, призванного заниматься международными вопросами, состоит в намерении аргентинцев использовать «комитет 24» ООН по деколонизации для продвижения требования о «возвращении» Фолклендов Аргентине. Комитет начал сосредоточивать внимание на Британии в результате кризиса вокруг независимости Родезии. Аргентина, во взаимодействии с Испанией, претендовавшей на Гибралтар, сочла момент подходящим для розыгрыша карты борьбы с пережитками империализма. Целый год ничего не происходило. Затем Йэн Смит заявил об односторонней независимости для своего белого режима в Солсбери, и Британия неожиданно очутилась в уязвимом положении. В декабре 1965 г. Генеральная Ассамблея в спешке приняла резолюцию с призывом к Британии и Аргентине «незамедлительно продолжить переговоры… с целью найти мирное решение проблемы». С этой резолюции (за номером 2065), принятой в атмосфере краснобайства ООН в Нью-Йорке, и начинается все то, чему посвящена данная книга.
Прежде Фолклендские острова дрыхли себе без задних ног, точно ленивый пес. Резолюция ООН положила конец такому праздному состоянию. У правительства Уилсона хватало сложностей с ООН по части Родезии, посему и в вопросе Фолклендских островов оно не могло попросту отмахнуться или отговориться от резолюции Генеральной Ассамблеи какими-то туманными тривиальными экивоками. Завязались переговоры, проходившие под эгидой авторитета высшей структуры международного сообщества. По мере их течения претензии Аргентины начали постепенно обретать законную форму. Следовательно, как создавалось ощущение, повод для обсуждения и в самом деле имелся, и если переговоры натыкались на препятствия, — в особенности в части желаний и устремлений жителей островов, — Буэнос-Айрес получал законную возможность испытывать недовольство и чувство несправедливости.
За первые переговоры в Министерстве иностранных дел отвечал бывший солдат и журналист, писавший по вопросам обороны, лорд Чалфонт. Назначенный в 1964 г. Харолдом Уилсоном на новый пост министра по разоружению, Чалфонт предполагал служить в основном связующим звеном между Лондоном и Женевой. Однако в Министерстве иностранных дел не уважали чинов и регалий. Чалфонт очутился в ситуации, требовавшей от него принять на себя долю министерской ответственности, заключавшейся отчасти и в поддержании взаимоотношений с Латинской Америкой, каковой момент подразумевал участие в переговорах по Фолклендским островам. Когда Чалфонт взялся за решение задачи, его персонал, интересы ведомства и личная репутация как мастера договариваться — все силы оказались направлены на поиск достойного выхода и достижения компромисса. А ведь оставался выбор в пользу удобной возможности сослаться на устремления населения островов и, разведя руками, поставить на этом точку. Иначе говоря, британские «национальные интересы» затмили собой чаяния жителей спорной территории. Так сложился фундамент концепции Министерства иностранных дел в отношении Фолклендов.
Факт такого восприятия ситуации получил подтверждение в 1966 г. во время первого в истории турне по Латинской Америке тогдашнего британского министра иностранных дел, Майкла Стьюарта. Поездка представляла собой некий жест в отношении континента, считавшегося издавна этакой «золушкой», и Стьюарт использовал его как способ покритиковать британские дипломатические приемы в эпоху после Второй мировой войны. Он заявил, что дипломаты прежде по уши залезали в политическую работу и запускали коммерческую сторону
[30]. Британские инвестиции и менеджмент всегда пользовались высокой репутацией в Латинской Америке, теперь же в силу инертности Британия позволяла немцам, французам и американцам присваивать рынки, долженствовавшие принадлежать британцам. Внешнеполитическим службам следовало уяснить себе, что современная дипломатия — лишь служанка экономической науки точно так же, как и политики. Торговый атташе восседал на троне как король. В свете подобной философии, неуместные разногласия с Аргентиной из-за Фолклендских островов представлялись этаким досадным недоразумением — темным облачком в синем латиноамериканском небе, где полагалось сиять солнцу британской торговли. «Достижение некоторых договоренностей с Буэнос-Айресом» стало необходимым условием улучшения коммерческих взаимоотношений.
