– Ничего не могу гарантировать, – сказал Петя. – Чукчи столько не живут, сколько я уже. И то исключительно благодаря медикаментозной поддержке.
– Ну вот тебе и стимул поставить рекорд долголетия. Только на лекарство свое не налегай.
– Ты куда хочешь Катьку? – поспешил сменить тему ветеринар. – На Угольный?
– Кто его туда пустит, рядом международный аэропорт, если мамонт засветится, шуму будет много. Хорошо бы в Дежнев. Там гражданской инфраструктуры почти нет, тихое уютное место.
– И погоды нет, – подсказал Петя. – В том году в бухте Провидения снег растаял к середине июня и пошел дождь. В сентябре он кончился и пошел снег. Отлично, я считаю.
– Ну, перехватчикам всегда погода есть.
– Да эти пусть летают, главное, чтобы шелупонь всякая не крутилась, не отвлекала. Пусть у Катьки будет время проявить себя на хозработах и понравиться людям. Особенно женам и детям офицеров, я вот о чем. Он парнишка контактный.
– Соображаешь… Ох-ох-ох… Десять лет на подготовку. Это какой-то даже не кошмар, а я вообще не знаю. Нас за десять лет съедят десять раз с потрохами. Мы помереть успеем все! Валентина замуж выйдет! Умка уплывет к едрене бабушке и будет звонить матери на восьмое марта, а нам с тобой и вовсе никогда… Господи, до чего же проще с собаками!
– И с песцами, – напомнил Петя.
* * *
За годы, проведенные в училище, Умка почти не видел Катьку, старался держаться от него подальше на полевых выходах и вообще глушить в себе любые проблески интереса к мамонтам, выходящие за рамки того, что требует профессия. Никаких мысленных посылов, никакого обмена эмоциями.
Валентина хваталась за голову и спрашивала брата, что он намерен сделать с дипломом – повесить в известном месте на гвоздик или пропить.
Отец даже не ругался – устал.
Петя старался выглядеть загадочно, будто что-то прозревает в будущем Умки, но фиг чего он там прозревал.
Андрей Пуя был однозначно на стороне юного товарища и нахваливал его за принципиальность в отстаивании свободы.
Ну и мама, конечно. Мама хотела, чтобы мальчик был счастлив.
– Ты никого не слушай, родной, – сказала мама. – Они все тебя очень любят, но у них в головах сплошные мамонты. Они хотят, чтобы тебе было хорошо и мамонтам было хорошо, и не знают, как это совместить. А ты выбирай, куда ведет тебя сердце. Если в море – значит, в море. Просто не забывай нас, ладно?
– Да, конечно, мам, ну куда я денусь…
– Еще как денешься. Я бы сказала, что обо всем этом думаю, но ты лучше и меня не слушай. В сердце-то моем вы с Валей, а в голове тоже одни мамонты! – Мама рассмеялась чудесным молодым смехом. – А куда деваться, мамонты – наша жизнь. Они познакомили нас с папой, и мамонт спас меня, когда я только ждала Валю…
– Спас?!
– Ну через год после того, как ушел Домик…
– Прости, кто?
– Домкрат. Вообще-то он Домик.
– Час от часу не легче, – сказал Умка. – Не история семьи, а сплошной детектив. И куда он ушел? Как такое вообще может?..
– Остался без каюра – и ушел.
Умка пристально смотрел на маму и ждал.
– Ну да, я же не рассказывала.
– Мне очень давно никто не рассказывает ничего, – заметил Умка.
– Конечно. Ты так отдалился…
– Прости.
– Ничего, я понимаю. Мне Валя говорила, да я и сама догадалась. Ты бережешь себя, наверное, это правильно… А было так. Дедушка твой умер от сердечного приступа…
– Уже лучше! – Умка вздохнул с облегчением. – Честное слово, мам, после истории с Пушком я и тут ждал чего-нибудь ужасного. Извини, что перебил.
– Нет, ничего страшного не было… сначала.
Дедушка скончался летом по дороге в стойбище, вел группу молодняка с озера. Им оставалось пройти, наверное, метров двести, я еще рукой ему помахала, а он в ответ, и вдруг начал валиться на бок. Домик сразу поймал его. Мы засуетились, а Домик принес дедушку и осторожно положил на обеденный стол, он же знал, что в случае чего этот стол операционный, на нем лечат… Пульса не было, мы пытались запустить сердце, но безуспешно, а Домик стоял и глядел. Потом мы тоже стояли молча и горевали, и я подошла к Домику, поговорила с ним, он был совсем убитый. Ему исполнилось в том году сорок пять, и вот так потерять оператора, с которым всю жизнь…
– Папа должен был взять его себе, – сказал Умка. – Я все понимаю, но…
– Значит, ты не все понял, – мама погладила сына по плечу. – Папа не мог. В тот момент он точно был не в состоянии даже подойти к нему. Это мамонт его отца, старший лидер питомника, ну и про Пушка ты знаешь… Папу отстранили от племенной работы приказом директора, он числился рядовым каюром. Все знали, что это дедушкина блажь, но тем не менее… На папу обрушился сильный ранговый стресс. Впереди ждало очень много статусной ерунды, через которую надо пройти в первую очередь психологически. Заново поверить в себя. И тогда уже забирать дедушкиного мамонта. А Домик… Постоял-постоял, тронул дедушку хоботом и ушел в стадо. Вел себя очень спокойно. Ночью мы проснулись – мамонты трубили. Какие-то свои непонятные сигналы. И мне показалось, один сигнал удаляется. Папа вышел, успокоил их, пересчитал дважды, оба раза получились разные числа, он плюнул и лег спать. Там, говорит, все равно туман, это безнадежно… А утром оказалось, что Домик исчез. Мы прошли с собаками по следам, но этот хитрец несколько раз пересек реку – и все.
– Однако… Это ведь серьезное ЧП.
– Серьезней некуда. Папа связался по рации со всеми в округе и предупредил, но Домик как в воду канул. Просто исчез… Что с тобой, милый?
– Ничего. – Умка опустил глаза. – Просто я представил, как это было, и стало так больно… Старший лидер, вожак, не может бросить стадо. Только в одном случае. Домкрат пошел умирать. Попрощался с друзьями и…
– Папа сказал то же самое. На нем совсем лица не было, он так себя винил за это. Но что поделаешь.
Умка крепко стиснул кулаки.
Совершенная пустота внутри. Вот что чувствовал Домкрат. Такая пустота, когда ничего не важно. И ты бросаешь все и уходишь в никуда.
– Я ведь знаю, что его нашли и вернули, а все равно больно, – сказал он.
– Его не нашли, милый. Его не нашли.
– То есть…
– Домкрат пропал. Никто больше его не видел. А через год летом был полевой выход с училищем. И я такая радостная верхом на Суслике… Знаешь, почему Сумрак – Суслик? Пытался играть с евражками и никак не хотел понимать, чего они разбегаются!
– Суслик это мое счастливое детство, – сказал Умка. – Самый лучший дежурный по питомнику. Тапок тоже был ничего, но много суетился, а Суслик – четкий парень. Он за нами смотрел и нам не мешал.
– Суслик умница. А тогда он был совсем молоденький, только-только закончил полный курс и получил допуск к работе. Веселый, резвый, чудо а не мамонт. И я такая радостная… Мы с папой мечтали о детях, но долго не получалось, а тут я уже знаю, что жду нашего первенца. Ну и хочется, пока еще можно, похулиганить. Отработала с курсантами водную преграду, говорю им – дуйте в лагерь, я догоню. Вернулась за речку, там пойменный лес, набрала грибов, день чудесный… Волшебный просто день. Местность я знаю, ориентиры помню, и ка-ак рванули мы с Сусликом по прямой куда глаза глядят… И вроде недалеко ушли. И вдруг буран. Летний буран. И мне бы просто остановиться, положить мамонта, замотаться в одеяло да переждать под теплым боком. Но я крутая, начинаю разворачиваться – и, видимо, сразу на развороте промахиваюсь. Через пять минут понимаю: напрасно это сделала. Но продолжаю идти зигзагом, потому что вот-вот должна наткнуться на бочку. Ну где-то здесь бочка, а от нее уже понятно куда плясать. Рядом с ней хотя бы имеет смысл встать. Нет бочки. Леса нет, реки нет, вообще ничего нет, только снежная крупа в лицо. И дальше со мной происходит то, чего никогда не должно случиться с тобой. Помнишь?
