Но даже за такие относительные успехи приходилось натурально рвать жилы, а главное, топтаться ногами по старым добрым чукотским традициям. Здесь никогда не было принято громко и нагло бахвалиться. Кто без конца хвастается, того услышат духи и сделают так, что друзья отвернутся от него. А питомник вынужден орать на каждом углу, какой он замечательный. Во имя рекламы директор покусился на святое – детей и детенышей, сделав из них без малого циркачей. А как иначе, если красивый ребенок и пушистый зверь – сильнейшие рекламные образы, и вот они, у тебя в руках. Это ради их собственного блага. Пусть идут и продают мамонтов. Все должны продавать мамонтов. И ты тоже!
Было очень совестно. Директор утешался мыслью: да ладно, дети, что они понимают… А потом увидел: дети понимают все и даже больше.
На Крайнем Севере, по обе стороны Берингова пролива, разные народы считают чукчей ушлыми и оборотистыми ребятами. Скажут вам открытым текстом: чукче палец в рот не клади, он никогда своего не упустит, влезет в каждую дырку и всюду отыщет выгоду. Чукчам такая характеристика как минимум странна. Никто не отрицает, что мы тут всех, кого ни попадя, грабили, трахали и убивали, заезжая иногда ради добычи аж в самую Канаду, но, во-первых, когда это было-то, а во-вторых, отнюдь не говорит об особенной ловкости в делах. Эка невидаль – морду набили, добро отняли и ушли восвояси. Мы занимали скромную экологическую нишу местных викингов. По сравнению с русскими купцами и их дрессированными казаками чукчи – форменные простаки. А против американской сволочи, что успела слегка пошарить по Чукотке в начале двадцатого века, кто угодно пацан. Вот уж была сволочь так сволочь, ни чужих, ни своих не жалела.
Мы-то не сволочи. Мы просто очень рациональные. Когда можно, воруем-убиваем, когда нельзя – сидим тихо. Мамонтов вот разводим. И совсем не хотим превращать это благородное дело в пошлый цирк. А приходится.
И дальше будет только хуже.
Без рекламы нам не прожить, дело ясное, но лучше бы ограничиться традиционными методами. И так детей родных эксплуатируем, стыдоба-то какая…
«Если я соглашусь, – подумал директор, – продажники со своим тайкыгыргыном попрутся в администрацию округа. А если не соглашусь – подождут немного, потреплют мне еще нервы и все равно попрутся. Они придумали себе великую миссию – прославить чукотских мамонтов, – почуяли запах денег и просто так не отступят. В администрации их поймут и наверняка поддержат. У полуострова сейчас один бренд: сама Чукотка в целом. Туристы сюда едут не пойми зачем – просто есть мнение, что у нас тут офигенно. Экскурсия в питомник и покатушки на мамонтах входят в программу, «Звезда Чукотки» имеет с этого свой небольшой приварок. И мы говорим, конечно, мол, Чукотка – родина слонов, но говорим как бы между делом, не акцентируя.
Потому что, будем откровенны, родина здесь чисто географически. Чукчи к слонам касательства не имели, ну последнюю тысячу лет точно. Мамонтов нашли русские, спасли от вымирания русские, а чукчи напросились уже на готовенькое. Но теперь у нас появился аргумент: офигенный чукотский мамонт, на котором, считай, написано, что офигенный и чукотский. Нет слонов – рожаем сами, вот мы какие.
И я к этому приложил руку. Мамонт вышел совсем не тот, как мы хотели – кроме того, что действительно красивый и умный, – но куда теперь от него деваться? Точнее: куда теперь его девать, красивого и умного?
Они придумают. И дальше все раскрутится со мной или без меня. Набегут умники, навозу в жизни не нюхавшие, возьмут за глотку… Очень аргументированно объяснят, что, если не сделать, как они решили, питомник загнется. И я только кивать буду.
Чтобы контролировать ситуацию, питомнику нужно свое решение. Быстро. Убедительно. С обоснованием. Не «покупайте наших слонов», а «мы знаем, кто купит наших слонов». Не подстраиваться под тренды, а задать свой тренд, надолго.
На ихний тайкыгыргын – ответим нашим, в два раза тайкыгыргынистей.
Только где ж его взять.
Где, где… В Вооруженных Силах».
Все было предопределено, когда директору привиделся гениальный рекламный ход с армейской тематикой. С того дня он гонял свою идею в голове, поворачивая и так, и эдак, пока не нашел компромисс, на который его совесть могла бы пойти. В самом крайнем случае. Если жизнь совсем прижмет.
Но лучше бы еще подумать.
Может, еще не совсем край?
Директор открыл ящик стола, выгреб оттуда пряники, ссыпал их в карман и пошел заниматься с Катюшей, пока Валентина в школе. Дочка придет, ругаться станет – мол, у животного должен быть один ведущий оператор, – да и пусть ругается.
Учить Катюшу всяким трюкам было одно удовольствие. Может, она и неправильный мамонт, но такое чудо, оторваться невозможно. Открытое и трогательно доверчивое существо.
Не то что ее братец, хитрец и хулиган.
Часть третья. Аймаквыргын
Звезда Чукотки Катерпиллер – для своих просто Катька, – вырос, конечно, покрепче сестренки, помассивнее, но все равно до норматива не дотягивал, а главное, тоже был с виду какой-то игрушечный. Несерьезный мамонт. От мамы он унаследовал длинную рыжую челку, а от ветеринара Пети Омрына подхватил манеру совершенно по-человечьи сдувать ее, когда падала на глаза. И сами глаза у него сызмальства глядели так живо, будто зверь что-то про вас знает. Он за всеми подсматривал и у всех учился. Персонал теперь носил ключи от вольеров строго в карманах брюк: из боковых Катька моментально их выуживал и показал этот фокус сестре.
В отличие от Катюши, для Катьки питомник не стал домом, он тут недолго прожил и бывал потом нечасто. Сестренке от рождения назначили персонального оператора и дали задачу выполнять представительские функции; директор разглядел в Катюше звезду куда раньше продажников с их тайкыгыргыном, просто сам себе не хотел в этом признаться. А Катьку ждала типичная судьба рабочего животного. Его забирали в питомник обычно перед визитами туристических групп – порадовать гостей двойняшками; заодно Петя проводил осмотр. Каждый раз ветеринар говорил, что парень растет особенный, но куда его такого применить, бог весть.
Все могло бы сложиться иначе, согласись Умка на «личного мамонта». Тогда они с Валентиной катались бы на близнецах в школу, растили их вместе, и Катька проводил бы долгие чукотские зимы между питомником и селом, отправляясь в стойбище лишь на летние каникулы. Вероятно, он стал бы намного более «домашним», менее шкодливым и склонным проверять на прочность устоявшиеся нормы – но и растерял бы часть природного обаяния. Ну и привычка сызмальства к одному каюру – это как благо для мамонта, так и крест на всю жизнь для обоих, что для животного, что для человека. Мамонт растет очень уверенным в себе, быстро учится и нарабатывает лидерские качества, именно такие звери чаще становятся вожаками. Если человек выбрал стезю мамонтовода, это все имеет смысл, у него будет идеальный рабочий инструмент. А если нет?
Умке мамонт был не нужен. Чем старше становился мальчик, тем более подчеркнуто сторонился животных, выполняя только самую необходимую часть работы по питомнику, а от Катьки дистанцировался особенно.
