А еще есть запись в журнале по технике безопасности: В. И. Умкы и В. И. Умкы проинструктированы о действиях персонала при впадении животного в стойкое аффективное состояние. Я, как ответственное лицо, а не как отец, просто обязан был рассказать вам, что мы должны сделать, если мамонт потерял контроль над собой и пошел вразнос. Помню, какими глазами вы на меня глядели. Серьезными, внимательными, все понимающими, взрослыми глазами. Но что именно вы для себя поняли?
Валя, кажется, в тот самый день окончательно прикипела душой к мамонтам, постигла всю меру нашей ответственности за них. А ты, милый мой Умка? Неужели эта стена между тобой и питомником выросла именно тогда?»
– Боишься? – спросил он непонятно зачем.
Наверное – хотел взять сына «на слабо»: мальчишки не любят признавать, что им страшно.
– Боюсь. Я за них за всех боюсь. Они такие… Совсем как дети у нас в школе. Думают, что крутые, а сами очень ранимые.
– Ну правильно. Вот и бойся за мамонтов, а не за себя. Ты-то – человек, однако! Человек это звучит гордо. Человек может осилить что угодно. А человек с мамонтом, особенно если настоящий человек
[4], дай ему точку опоры – он перевернет Землю!
– Папа…
– У нас такая работа, – отца понесло, – мы делаем мамонтов. Лучших в мире! Самых пушистых, самых умных, самых добрых. Работа трудная, иногда бывает худо, случается терять дорогих тебе… товарищей. Ну так на то мы и настоящие люди, что не сдаемся!
– Папа, – мягко перебил Умка. – Пожалуйста, не надо.
Поглядел своими взрослыми понимающими все глазами – и отец сдался. Проглотил комок в горле. Снова крепко обнял сына.
– Ты же знаешь, как я тебя люблю.
– И я тебя, папа, – мальчик поворочался, глубже зарываясь в теплые надежные объятья. – И Валя тебя обожает. Не сердись на нее.
– За что?
– Ну это она все затеяла.
– И хорошо сделала. Ладно… Мы с тобой обо всем договорились?
– Я получу диплом КТС, – скучным голосом доложил Умка. – И тогда могу идти хоть в тундру, хоть в тайгу, хоть на Северный флот.
– Однако! – Отец крякнул. – Про Северный флот мне никто не говорил.
– А куда еще? – удивился Умка.
– На подводную лодку?!
– Зачем?!
– Точно не на подводную лодку?!
– Пап!
– И на том спасибо, однако…
– Да чего там интересного, под водой, если моря не видно и не слышно.
– Много ты его увидишь, сидя где-нибудь в машинном. Или на посту управления огнем. Боевой корабль это тебе не яхта, однако. Это железный ящик, закрытый наглухо…
– Я буду иногда выглядывать, – сказал Умка и посмотрел на отца так проницательно, что полностью его добил.
Стало окончательно ясно, что это все не шуточки, что сын видит папу насквозь и знает про него куда больше, чем тот хотел бы.
«Раскусил он меня, однако, – подумал отец. – Мой дар в десять раз слабее, но мы одной крови, потомки белого шамана, говорившего со всем живым на тайном языке, – конечно, парень чует во мне не просто родича, но союзника, нюхом чует».
«Как здорово, что папа все-все понимает и совсем не сердится, – подумал мальчик.
«Наверное, так же мой старик мучился, когда увидел: старшие дети, самые одаренные, уйдут из дома навсегда, – подумал отец. – И остался в питомнике один я, добрый парень, да не шибко толковый. А у меня, значит, Валя останется. Прекрасная девочка, прирожденная заводчица, но… Не талант. Судьба, что ли? Поколение за поколением лучшие из Умкы покидают Чукотку».
«Интересно, – подумал мальчик, – отчего папа не хочет говорить о том, что чувствует, а я стесняюсь его спросить. Ничего, вырасту, наберусь смелости – и тогда спрошу».
«А с другой стороны, – думал отец, – талантливые люди, они вроде особо умных мамонтов – нестабильные. Долго ищут свое призвание. Много страдают из-за этого. Мне не надо, чтобы парень страдал. Если у него душа шамана, значит, я уже здорово навредил ему своим конкретным чукотским воспитанием. Шаман должен видеть себя во всем и чувствовать весь мир в себе. Шаман – мягкая сила. А этот научился от взрослых плохому: рубить сплеча и упираться лбом даже когда не надо. Только потому, что взрослые так делают… Отпускать тебя пора, мальчик, отпускать. Но как не хочется!..»
– Беги к сестре, я тут поработаю немного, – сказал он, пряча глаза.
– Пока!.. Ой! Забыл! Мы клички хорошие нашли! Давно нашли!
– Не надо уже, – процедил отец.
Вспоминать, как битый месяц просидел дурак дураком над энциклопедией, ему сейчас было стыдно.
– Ты сам придумал?
– Сам.
– А какие?
– Не скажу. Плохая примета. Веселые такие клички, много смеяться будем, хе-хе… Или плакать, я еще не решил.
– А вдруг наши лучше?! Ну, па-ап!
– Да шли бы вы, однако… Нет. Отставить. Подадите клички на рассмотрение в письменном виде. Комиссия по присвоению имен новорожденным оценит вашу инициативу, а там видно будет.
– Слушаюсь! Пап, а кто комиссия?
– Я комиссия!
– Товарищ комиссия! Разреши сказать!..
– Вот пристал… Разрешаю! Давай, напугай отца, добрый мальчик.
– Валя хочет, чтобы был Кен. А я – Киндерсюрприз!
– Чего-о?..
– Ну здорово же!
– Дуй отсюда! Каприз-сюрприз! Довести меня хотите, злодеи?!
Умка выскочил из кабинета, хохоча, и на улице едва не навернулся в весеннюю лужу, настолько отец выглядел уморительно в гневе. Притворном, конечно.
Умка про отца всегда все знал.
Отец добрый был, хороший, сам умел слышать тихие голоса, пусть не так ясно, как различал их сын, но достаточно, чтобы многое понимать. И про сына понимать тоже. Знал, почему тянет мальчика в дальние дали, а все же надеялся, что парень в училище волей-неволей полюбит профессию, для которой у него от рождения задатки, и продолжит семейное дело. А море твое ненаглядное – вот оно, совсем недалеко, соленое и северное, и коли жить без него не можешь, зачем искать другого?
Отец гнал от себя мысль, что мальчик слышит помимо всего прочего еще и голоса моторов. И зовет его не только море, а далекий рев двигателей. Где-то там, за горизонтом, они крутятся со страшной непреодолимой силой, тянут на себе железные махины по ледяным волнам.
Опять романтика, чтоб ей провалиться.
Часть вторая. Тайкыгыргын
Они родились поздней весной, когда Чукотка расцвела.
