– Наполовину, – ответил он. – Меня искусали, запинали, едва не пристрелили и, главное, чуть не трахнули жирной пьяной коровой.
– Корова – это ладно, – сказал Андрей. – А вот что там было насчет укусов, пинков и стрельбы?
– А, – сказал Комбат. – Это есть тут такие два брата-акробата… Ты Ирину спроси, она тебе все про них расскажет.
– Узнал что-нибудь?
– Как будто да, – невольно пожав плечами, словно Андрей мог его видеть, ответил Комбат. – Какая-то "Олимпия" возле "Пулковской"… Ты не знаешь, что это?
– Как же, – медленно произнес Андрей. – Знаю.
И "Пулковскую" знаю, и "Олимпию" знаю, и кто такой этот Горохов и чем занимается, знаю. Я теперь знаю даже, зачем ему понадобился твой Французов.
– Да ну?! – поразился Комбат. – Так тебе же цены нет! Тебя бы в Эрмитаж, под стекло, и каждое утро аккуратненько пылесосом вычищать… Ну давай, рассказывай, пока витрину не закрыли!
– Какую витрину? – не понял Андрей.
– В которой ты экспонироваться будешь, – ответил Борис Иванович. – Давай рассказывай.
– Лучше ты приезжай, – сказал Андрей. – Все равно нахрапом ты там ничего не добьешься, поверь.
Все это надо хорошенько обсудить.
– Ладно, – согласился Комбат, – уже еду.
Глава 19
Олег Панкратов по кличке Рябой очень удивился, придя в себя. Он лежал на спине, раскинув руки, смотрел в низкое серое небо, похожее на долго пролежавший под дождем матрас, и удивлялся тому, что до сих пор жив. Последнее, что он запомнил, было мучительное ощущение удушья (воздух никак не хотел входить в отшибленные легкие), свирепое усатое лицо, склонившееся над ним, отведенная для удара рука и мысль "ну вот и все", успевшая промелькнуть в сознании прежде, чем погасло солнце.
"Жив, – с осторожной радостью подумал Рябой. – Или все-таки уже помер?"
Он осторожно согнул пальцы широко раскинутых рук, и они зарылись в скользкий сухой слой прошлогодней хвои, ощутили растопыренные чешуйки сосновых шишек. "Точно, живой, – решил он. – Хорошо за меня бабка молилась." Некоторое время он лежал неподвижно, боясь, шевельнувшись, обнаружить многочисленные раны, переломы и прочие болезненные увечья, нанесенные ему тем бешеным волком, которого на свою погибель привез сюда Кутузов. Несмотря на то что он некоторое время провалялся без сознания. Рябой отчетливо помнил все, что предшествовало его не слишком умному, хотя и безусловно героическому нападению на незнакомого фраера, в считанные секунды перестрелявшего всех, как целлулоидных уток в тире. Фраер действовал молча и сноровисто, как настоящий профессионал, и Рябой полагал, что если уж ему. Рябому, повезло выжить в этой мясорубке, то у него должен быть, как минимум, перелом позвоночника.
Он осторожно согнул правую ногу в колене, подтянул под себя руки и медленно сел, очумело тряся головой. Смешнее всего было то, что он, похоже, был цел и невредим, если не считать ушибленной спины и легкой головной боли. Олег Панкратов не был полным идиотом, и этот диагноз его очень обрадовал.
Радость померкла мгновенно, потому что развороченный автоматными очередями "Хаммер" все еще был здесь. Рябой понял, что очухался слишком рано и еще имеет все шансы отправиться на тот свет вслед за своими коллегами. Он бросил быстрый взгляд в сторону дома, но не увидел там ничего, кроме двух трупов: Кошелка мордой вниз загорал прямо на ступеньках, а Сало в одной кроссовке валялся слева от крыльца. Светло-серый бетон под ним намок и потемнел от крови, а босая нога была под неестественным углом задрана на крыльцо. "Может, он уже свалил? – подумал Рябой о странном посетителе, но тут же пресек опасный оптимизм в зародыше. – Как же, жди. Пешком он, что ли, ушел?
Машина-то стоит."
Визитер, конечно, мог уйти и пешком, тем более что "Хаммер" выглядел так, что ни один гаишник не удержался бы от соблазна тормознуть его и поинтересоваться, с театров каких великих сражений возвращается эта машина, но Рябой решил, что умнее будет вести себя так, будто этот здоровенный псих все еще где-то здесь.
Заканчивал он свои рассуждения уже в движении.
На четвереньках, по-крабьи метнувшись под прикрытие машины, он немного посидел там, собираясь с духом, а потом, перебегая от дерева к дереву, подался в сторону гаража. Гараж был пуст, но за ним можно было затаиться и, находясь в относительной безопасности, посмотреть, как станут развиваться события. Кроме того, насколько помнил Рябой, именно в гараже у Кутузова был один из его тайников, содержимое которого самому Кутузову теперь было ни к чему, а вот Рябому могло очень даже пригодиться.
На секунду им овладел соблазн добраться до крыльца, завладеть одним из все еще валявшихся там автоматов и посмотреть, какие дырки проделывают автоматные пули в одиноких героях, но он тут же взял себя в руки и отказался от этой вредной для здоровья затеи: успех был весьма сомнителен, а в случае неудачи памятника ему никто не поставит. Гораздо больше его интересовал тайник в гараже, о котором он узнал совершенно случайно, подглядев как-то раз за Кутузовым. Он был не настолько глуп, чтобы делиться своим открытием с товарищами, а в одиночку проверить тайник никак не удавалось, все время что-нибудь мешало. Сегодняшний случай, в принципе, был идеальным. Все помехи были устранены чужими руками, и на свете не осталось никого, кто мог бы взять его за глотку и спросить: "А кто прошмонал нычку в гараже?"
Через минуту пахнущая машинным маслом прохлада гаража приняла его как родного. Не теряя времени, Рябой нырнул в правую смотровую яму и принялся быстро ощупывать кирпичи, которыми были выложены ее стенки. Восьмой справа в третьем от верха ряду сидел неплотно и зашатался под рукой Рябого, как готовый выпасть зуб.
– Ага, – сказал Рябой, – вот ты где, сучонок!
Он осторожно подцепил кирпич кончиками пальцев, так, чтобы, Не дай бог, не затолкать его еще глубже, и потянул на себя. Кирпич с сухим скрежетом выполз из гнезда и со стуком упал на пол, выскользнув из пальцев Рябого.
В стене ямы открылось черное отверстие. Рябой облизал пересохшие губы кончиком языка и осторожно засунул руку в дыру. Он почти сразу нащупал пластиковый пакет и потащил его наружу, с радостью ощущая под тонким шелковистым пластиком прямоугольные знакомые контуры. Пакет был самый обыкновенный, зато внутри…
Внутри, по самой скромной оценке, было никак не меньше двадцати тысяч.
"Это у него, у козла кривого, было на карманные расходы припрятано, не иначе", – подумал Рябой и нервно хихикнул. Для Питера двадцать штук – не много, но, черт побери, не так уж и мало! Совсем не мало, решил Рябой, выбираясь из ямы с пакетом в руке и с блаженной улыбкой на губах. Особенно если деньги просто так свалились с неба, как божий дар. "Хорошо молилась бабка!" – снова подумал он.
