Он сразу подумал: не миф ли замужество Фионы, просто-напросто выдуманный Мэгги по каким-то непонятным причинам? С нее станется.
– И кроме того, мы не можем отлучиться из дома на такой срок. У нас же работа.
– Зачем отлучаться? Мы заберем ее в Балтимор.
– Тогда она школу пропустит, – сказал Айра.
– Ничего страшного. Будет ходить в школу, которая рядом с нами, – ответила Мэгги. – В конце концов, второй класс – это всего-навсего второй класс, он везде одинаков.
На этот счет у Айры имелось столько возражений, что он даже дара речи лишился.
Мэгги перевернула сумочку, вытряхнула содержимое себе на колени.
– О господи, – сказала она, глядя на свой бумажник, губную помаду, расческу, пакетик «клинексов». – И как я эту карту дома забыла?
Еще один вид расточительности, подумал Айра, – искать что-то в сумочке, содержимое которой ты знаешь наизусть. Его даже Айра наизусть знал. И продолжать заботиться о Фионе – тоже пустая трата времени, Фиона определенно не питает к ним никаких чувств и ясно дала понять, что хочет сама распоряжаться своей жизнью. Разве она этого не говорила? «Я всего лишь хочу сама распоряжаться моей жизнью» – что-то такое он от нее точно слышал. То ли когда она кричала, уходя от Джесси, то ли во время их жалких визитов к ней после развода, – Лерой выглядела тогда смущенной и чужой, а миссис Стакки смотрела на них из-за двери гостиной обвиняющим глазом. Айра поморщился. Траты, траты и новые траты, и все впустую. Долгая поездка, натянутый разговор, долгое возвращение домой – и совершенно зазря.
А разве не пустая трата – отдавать жизнь людям, которые забывают тебя, едва ты отходишь от их коек? Айра всегда так и говорил. Да, в этом есть также прекрасная самоотверженность, полагал он. И все же не мог понять, как Мэгги выносит эту неустойчивость, это отсутствие результатов – немощных, дряхлых пациентов, которые путают ее с давно умершей матерью или сестрой, оскорбившей их в одна тысяча девятьсот двадцать восьмом году.
И так беспокоиться за детей тоже дело пустое. (Они к тому же давно уж не дети – даже Дэйзи.) Взять хотя бы историю с папиросной бумагой, которую Мэгги обнаружила прошлой весной в столе Дэйзи. Она тогда вытирала пыль, увидела эту бумагу и сразу помчалась к Айре. «Что нам делать? Как быть? – вопила Мэгги. – Наша дочь курит марихуану, это же первый признак, о котором говорится в раздаваемых школой брошюрах!» Она и Айру разволновала и растревожила, впрочем, это случалось гораздо чаще, чем он готов был признать. Они просидели до поздней ночи, обсуждая свои возможные действия. «В чем же мы ошиблись?» Мэгги плакала, Айра обнимал ее и говорил: «Ну будет, милая. Обещаю, мы во всем разберемся». Как потом выяснилось, и эти волнения были пустыми. Папиросная бумага предназначалась для флейты Дэйзи. Ее подкладывают под клапаны, когда те начинают залипать, небрежно пояснила Дэйзи. Она даже обидеться не потрудилась.
Айра тогда почувствовал себя нелепым человеком. Словно он растратил нечто редкостное и значительное – твердую валюту.
Тут ему вспомнилось, как вор однажды украл сумочку Мэгги, – просто вперся на кухню, где она раскладывала по полкам покупки, и наглым образом сдернул сумочку со стола, – и Мэгги побежала за ним. Ее же убить могли! (Самым правильным и разумным было пожать плечами и решить, что она и без сумочки обойдется, – Мэгги никогда ею особо не дорожила, а несколько мятых долларов и бумажник не такая уж и потеря.) Был февраль, тротуары покрылись сверкающим льдом, по которому особо не разбежишься, и возвращающийся домой Айра изумился, увидев молодого человека, который, шаркая ногами, приближался к нему со скоростью улитки, а за ним медленно трусила Мэгги, так усердно стараясь сохранить равновесие, что даже кончик языка между губ выставила. Они напоминали двух мимов, которые изображают быструю ходьбу, не сдвигаясь при этом с места. Как вспомнил теперь Айра, выглядело все довольно комично. Губы его дрогнули. Он улыбнулся.
– Что? – требовательно спросила Мэгги.
– Все-таки бежать тогда за вором было чистой воды безумием, – ответил он.
– Нет, ей-богу, Айра, и как у тебя мозги устроены?
В точности тот вопрос, какой мог бы задать ей и он.
– Как бы там ни было, сумочку я вернула, – сказала она.
– Случай помог. А если бы он был вооружен? Или оказался покрепче? Или не испугался, увидев меня?
– Знаешь, по-моему, этот мальчишка приснился мне пару дней назад, – сказала Мэгги. – Сидел на кухне, которая и походила на нашу, и не походила, если ты понимаешь, о чем я…
Айре не нравилось, что она то и дело пересказывает ему свои сны. У него от этого нервы разыгрывались.
Может быть, если бы он не женился. Или хотя бы обошелся без детей. Но нет, цена получилась бы слишком высокой, это он понимал даже в самом мрачном своем настроении. Ладно, если бы он отправил сестру, Дорри, в лечебницу – государственную, не слишком дорогую. И сказал отцу: «Больше я тебя содержать не буду. Слабое у тебя сердце или не слабое, забирай свою чертову мастерскую, а я вернусь к моему начальному плану, если сумею вспомнить, в чем он состоял». И заставил бы другую сестру выйти наконец из дома и найти себе работу. «Думаешь, кто-нибудь из нас не боится? – спросил бы он у нее. – Но мы же выходим и зарабатываем себе на хлеб, вот и ты давай».
Да только она умерла бы от ужаса.
Мальчиком он нередко играл, лежа в постели, в прием больных. Приподнятые колени были его письменным столом, он смотрел поверх них и добрым голосом спрашивал: «Что вас беспокоит, миссис Браун?» А однажды ему пришло в голову, что он может стать ортопедом, ведь, вправляя кость, ты сразу получаешь результат. Это вроде починки мебели, думал он. И воображал, как кость, щелкнув, встает на свое место, а пациент в тот же миг избавляется от боли.
– Лосиный лес, – сказала Мэгги.
– Как ты сказала?!
Мэгги сгребла с колен свои вещи, ссыпала их в сумочку и поставила ее на пол у своих ног.
– Съезд к Картуилу, – пояснила она. – Он ведь как-то так называется, верно?
– Понятия не имею. Ни малейшего.
– Гусиный лук. Гусиный плёс.
– Как бы он ни назывался, я в Картуил ехать не собираюсь.
– Осиный луг.
– Хотел бы напомнить тебе о других наших визитах, – сказал он. – Помнишь, во что они выливались? Особенно второй день рождения Лерой, когда ты позвонила заранее, договорилась с Фионой, а она все равно забыла, что ты приезжаешь. Они укатили в Херши-парк, а нам пришлось целую вечность прождать на их крыльце и в конце концов уехать домой.
И увезти купленный для Лерой подарок, едва не сказал он, – огромную, глупо улыбавшуюся «Тряпичную Энн»
[25], при каждом взгляде на которую у него сердце кровью обливалось.
