– Так надолго? Это ж все утро пройдет! – Сэм повернулся к Мэгги и сказал: – Суббота у нас – самый оживленный день.
Интересно, подумала Мэгги, почему же тогда в мастерской так пусто? И пробормотала:
– Да, ну, мы…
– На самом деле, если бы Айра пошел в армию, ему пришлось бы это заведение закрыть, – сказал Сэм. – Распродать все до последнего гвоздя, а между прочим, в октябре исполнится сорок два года, как оно принадлежит нашей семье.
– О чем ты говоришь? – спросил Айра. – Зачем бы я пошел в армию?
– Твоя маленькая подружка думала, что ты вступил в армию и тебя там убили, – пояснил Сэм.
– А, – сказал Айра. Похоже, и до него дошло, что положение становится опасным, потому что на сей раз он сам сказал: – Нам пора.
– Она решила, что тебя разорвало на куски в армейском лагере, – сообщил ему Сэм. И снова хрипло фыркнул. В том, как он обходится со своим носом, подумала Мэгги, есть что-то кротовое, беспощадное. – Взяла да и написала мне соболезнующее письмо, – продолжал он. – Ха! – И повернулся к Мэгги: – Я даже испугался. На полсекунды задумался: минуточку, Айра умер? Если да, я бы узнал об этом первым. Вот так я впервые узнал о вас. На самом деле впервые за многие годы понял, что есть девушка, которой он интересен. У него же друзей-то теперь и нет. Школьные приятели были ребятами башковитыми, все разъехались по колледжам, связь с ними он потерял, и знакомых одних с ним лет у него не осталось. «Вот смотри! – сказал я ему. – Наконец-то девушка появилась». То есть сказал, когда у меня прошло первое потрясение. «Хватай ее обеими руками, пока не сбежала» – вот что я ему посоветовал.
– Пошли, – сказал Мэгги Айра.
Он поднял закрепленную на петлях часть прилавка, вышел из-за него, однако Сэм так и продолжал разглагольствовать.
– Горе в том, что теперь ты знаешь – она и без тебя обойдется, – сказал он.
Айра остановился, не вернув дверцу на место.
– Написала соболезнующую записочку и стала преспокойно жить дальше, вот и все дела, – сказал ему Сэм.
– А ты чего ожидал – что она будет рыдать на моей могиле?
– Ну, ты должен признать, что со своим горем она справилась образцово. Написала мне записку, наклеила на конверт марку и занялась приготовлениями к свадьбе своей подружки.
– И правильно, – сказал Айра и, опустив дверцу, повернулся к Мэгги. Неужели его ничем не проймешь? Глаза спокойные, ладонь, которой он взял ее за руку, не дрожит.
– Вы не правы, – сказала Мэгги Сэму.
– Да?
– Я вовсе не обходилась без него легко и спокойно! Я была едва жива от горя.
– Не стоило вам так уж распаляться по этому поводу, – сказал Сэм.
– И к вашему сведению, очень многие девушки считают его совершенно замечательным, я не одна такая, а говорить, что он не может жениться, просто смешно. Вы не имеете на это права, жениться может каждый, было бы желание.
– Он не посмеет! – заявил Сэм. – Потому как обязан думать обо мне и сестрах. Вы хотите, чтобы мы все в богадельню попали? Айра? Ты не смеешь жениться, Айра!
– Это почему же? – спокойно спросил Айра.
– Потому что ты обязан заботиться обо мне и о сестрах!
– И тем не менее я на ней женюсь, – сказал Айра.
После чего открыл дверь и отступил от нее, пропуская Мэгги вперед.
Выйдя на крыльцо, они остановились, Айра обнял ее и привлек к себе. Она почувствовала щекой узкие кости его груди, услышала, как бьется под ее ухом сердце Айры. Сэм, наверное, видел все сквозь стекло двери, и тем не менее Айра наклонился и поцеловал Мэгги в губы. Поцелуй получился долгим, теплым, проникновенным, у нее даже коленки ослабли.
А потом они пошли к церкви – с одной, впрочем, заминкой: дверь защемила подол хоровой мантии Мэгги. Чтобы освободить его, Айре пришлось снова открыть дверь (на отца он даже не взглянул).
Однако разве можно было догадаться, просматривая фильм Серины, что ему предшествовало? В нем они выглядели самой обычной парочкой, ну, может, по росту друг другу не очень подходили. Он слишком высокий и худой, она слишком низенькая и полненькая. Лица у обоих серьезные, но догадаться по ним, что совсем недавно произошло нечто, перевернувшее их жизнь, было никак нельзя. Они безмолвно открывали и закрывали рты, а зрители пели за них, с шутливой мелодраматичностью. «Природа дает нам знак, что живем мы не просто так…» И только Мэгги знала, как ладонь Айры легла ей на спину.
Следом двойняшки Барли запели псалом, прислонившись одна к другой и подняв, точно птенцы, лица кверху, а камера переметнулась от них к одетой во все белое Серине. Она плыла по проходу с матерью, которая словно висела на ее руке. Занятно: оттуда, где стоял с камерой дядя Макса, ничего такого уж нетрадиционного ни в той ни в другой видно не было. Серина сосредоточенно смотрела вперед. Анита немного перестаралась с косметикой, но, в принципе, она могла быть чьей угодно матерью, взволнованной и выглядевшей старомодно в своем узком платье. «Ты только посмотри на себя!» – со смехом сказал кто-то Серине. Тем временем остальные пели: «Хоть я и не знаю, где взять слова…»
Камера снова переметнулась, появился Макс, стоящий перед алтарем с преподобным Коннорсом. Певшие один за одним примолкли. Милый Макс: в стараниях придать себе достойный, отвечающий моменту вид он поджал растрескавшиеся губы и сощурил голубые глаза, глядя на подходившую к нему Серину. Пленка немного выцвела, однако веснушки по-прежнему выделялись на широких щеках Макса, как металлические блестки.
Слезы навернулись на глаза Мэгги. Некоторые в гостиной сморкались.
Никто же, подумала она, не знал тогда, насколько серьезным может все оказаться.
Но разумеется, вскоре зрители опять повеселели, потому что пение чересчур затянулось и новым супругам пришлось стоять, ожидая под лучезарной улыбкой преподобного Коннорса, когда двойняшки Барли наконец закруглятся. Потом новобрачные обменялись обетами, и Шугар встала, чтобы исполнить заключительное песнопение, а большая часть сидящих сейчас вокруг Мэгги людей принялись подталкивать друг друга локтями, ожидая дальнейшего. Кто же мог забыть случившееся следом?
Макс повел Серину по проходу слишком медленно, размеренным, скованным шагом, который он, по-видимому, считал приличествующим случаю. И пение Шугар завершилось раньше, чем они добрались до дверей. Серина тянула Макса за локоть, торопливо говорила ему что-то на ухо, а последние несколько ярдов почти пропятилась, выволакивая его в вестибюль. И как только они скрылись из глаз, какое же там началось сражение! Шепот сменился шипением, шипение воплями! «Мог бы и побывать на чертовой репетиции, – кричала Серина, – а не уматывать за твоими бесконечными родственниками на вокзал, я тут одна потела, а ты даже не знал, как быстро меня нужно вести…» Оставшиеся в церкви сидели, не зная, куда девать глаза. Глупо улыбались собственным коленям, но в конце концов рассмеялись.
