Дорогой мистер Моран, – написала она.
Я пела в хоре с Вашим сыном и хочу, чтобы Вы знали, как опечалило меня известие о его смерти. Я пишу не просто из вежливости. Я считала Айру самым чудесным человеком, какого когда-нибудь знала.
В нем было что-то особенное, и мне хотелось сказать Вам, что, пока я жива, я буду с любовью вспоминать его.
С глубочайшим сочувствием,
Маргарет М. Дейли
Она заклеила конверт, надписала адрес и, не давая себе времени передумать, дошла до угла улицы и опустила письмо в почтовый ящик.
Поначалу Мэгги не надеялась, что мистер Моран ответит ей, но потом, на работе, подумала вдруг, что это возможно. Ну конечно – на выражения сочувствия полагается отвечать. Может быть, он расскажет про Айру что-то личное, и она запомнит это и сохранит. Может быть, напишет, что Айра упоминал ее имя. Почему бы и нет? Или, поняв, что она – одна из немногих, кто ценил его сына по достоинству, пришлет ей что-нибудь на память о нем, например старую фотографию. Жаль, что она не додумалась попросить об этом.
Поскольку письмо она отправила в понедельник, отец Айры должен был получить его, скорее всего, во вторник. Утром вторника она выполняла свою работу в лихорадочном нетерпении. В обеденный перерыв позвонила домой, однако мать сказала, что почту еще не принесли. (И спросила: «А что? Ты чего-то ждешь?» Вот такие вопросы и вызывали у Мэгги жгучее желание выйти замуж и покинуть родительский дом.) В два позвонила снова, и мать сообщила, что для нее ничего нет.
Вечером, идя на репетицию, она еще раз пересчитала дни и поняла, что во вторник мистер Моран письма ее получить все же не мог. Она ведь отправила его почти в полдень, вспомнила Мэгги. И ей стало полегче. Она зашагала быстрее, помахала рукой Серине, стоявшей на ступенях церкви.
Мистер Николс запаздывал, хористы, ожидая его, обменивались анекдотами и сплетнями. Весна всем им немного ударила в голову – даже старой миссис Бритт. Через открытые окна в церковь залетали голоса играющих на тротуаре соседских детей. Вечерний воздух пах свежескошенной травой. У мистера Николса, когда он появился, торчала из петлицы веточка лаванды. Должно быть, разжился у уличного продавца, который только этим утром и появился со своей тележкой – первый раз в году.
– Прошу прощения, леди и джентльмены, – сказал мистер Николс. И, поставив свой портфель на скамью, полез в него за заметками.
Дверь церкви отворилась, вошел Айра Моран.
Он был очень высок, серьезен, в белой рубашке с закатанными рукавами и узких черных брюках. Твердое выражение лица, словно удлинявшее его подбородок – как будто он держал что-то во рту. Мэгги почувствовала, что у нее останавливается сердце. Сначала она заледенела, потом вспыхнула, однако смотрела сквозь Айру сухими, широко открытыми глазами, держа большой палец в сборнике гимнов как закладку. Даже в тот первый миг она понимала, что это не призрак и не мираж, Айра был таким же настоящим, как липкие лакированные скамьи. Сложения не столь безупречного, как рисовалось ее воображению, но более богатого деталями – более материального, что ли, более замысловатого.
Мистер Николс сказал:
– О, Айра. Рад вас видеть.
– Спасибо, – ответил Айра. Он прошел между складными стульями к заднему ряду, в котором стояли мужчины, и сел за ними. Однако Мэгги заметила, как его взгляд скользнул по женскому ряду и остановился на ней. И поняла – про письмо он знает. Лицо Мэгги залила краска. Ее, обычно такую изящно сдержанную – из чистой осторожности, из застенчивости, – поймали на ошибке до того неловкой, что теперь она вряд ли сможет посмотреть кому-нибудь в глаза.
Пела она как оцепенелая, вставая и садясь по знаку мистера Николса. Спела «Когда-то любому из нас и народу», спела «Не собраться ли нам у реки». Потом мистер Николс велел, чтобы «Не собраться ли нам у реки» спели только мужчины, потом попросил аккомпаниатора повторить определенное место. Пока это происходило, Мэгги склонилась к миссис Бритт и прошептала:
– Это ведь молодой Моран? Тот, что пришел позже всех?
– Ну да, по-моему, он, – приветливо согласилась миссис Бритт.
– Разве вы не говорили, что он погиб?
– Я? – спросила миссис Бритт. Она удивилась, немного обмякла на стуле. Но тут же выпрямилась и сказала: – Это мальчик Рэндов погиб. Монти Рэнд.
– О, – выдавила Мэгги.
Монти Рэнд был маленьким, бледным и вообще похожим на мочалку юношей с несоответственно глубоким басом. Мэгги он никогда особенно не нравился.
После хоровых занятий она быстро, как могла, собрала вещи, первой выскочила из церкви и почти побежала по тротуару, прижав к груди сумочку, однако не успела добраться до угла, как услышала за спиной голос Айры.
– Мэгги? – позвал он.
Добежав до уличного фонаря, она замедлила шаг, потом остановилась, но оглядываться не стала. Айра подошел к ней. Ноги его отбрасывали на тротуар тень совершенно как от ножниц.
– Не будешь против, если я с тобой пройдусь? – спросил он.
– Как хочешь, – коротко ответила она.
– Ну, как поживаешь? – спросил Айра, идя рядом.
– Хорошо.
– Ты ведь уже закончила школу, верно?
Мэгги кивнула. Они перешли улицу.
– Работаешь? – спросил он.
– Да, в доме престарелых «Серебряная прядь».
– О. Да, хорошо.
Айра начал насвистывать последний спетый хором гимн: «Просто идти вблизи от Тебя». Неторопливо шагал рядом с ней, засунув руки в карманы. Они прошли мимо целовавшейся на остановке автобуса парочки. Мэгги откашлялась и сказала:
– Такая глупость! Я перепутала тебя с Рэндом.
– С Рэндом?
– С Монти Рэндом. Он погиб в военном лагере, а я подумала, что это о тебе говорили.
На Айру она по-прежнему не смотрела, хотя он был так близко, что Мэгги слышала запах его недавно поглаженной рубашки. Интересно, кто ее гладил? Наверное, одна из его сестер. Но какое отношение это имеет хоть к чему-нибудь? Она стиснула сумочку и пошла быстрее, однако Айра не отставал. Мэгги чувствовала его близость – смуглого, немного сгорбленного.
– Теперь ты напишешь отцу Монти? – спросил он.
Рискнув все же искоса взглянуть на Айру, Мэгги увидела в углу его рта юмористическую складку.
– Не стесняйся, смейся, – сказала она.
– Я не смеюсь.
– Давай! Скажи мне, что я сваляла дурочку.
– Разве ты слышала мой смех?
Они уже дошли до ее квартала. Мэгги увидела впереди свой дом, такой же, как другие, стоявшие рядом, – с крыльцом, залитым оранжевым светом лампочки в сетчатом колпаке, который защищал ее от насекомых. На этот раз она остановилась и посмотрела Айре прямо в лицо, и он ответил ей взглядом, в котором не было и намека на улыбку; руки он по-прежнему держал в карманах. Увидеть настолько узкие глаза Мэгги не ожидала. Он мог быть даже не индейцем, а азиатом.
